О возлюблении ближних и дальних. Наталья Волнистая

Чтение книги онлайн.

      Соблюдать диету сложно. Еще сложнее, если рядом постоянно едят, жуют, лопают, топчут и нагло жрут в три горла.

      Дочь Анна, шестнадцатилетняя стройная красотка, способна за триста метров от магазина до дома на ходу умять батон и с порога заорать:

      – Дайте поесть! Я голодная как не знаю что!

      Сын Тимофей, тощий, как глиста сушеная (ласковое определение из уст свекрови, недолюбливающей невестку и тонким образом дающей понять, что оная невестка дурно заботится о детях), ест как птичка – вдвое больше своего веса.

      У мужа Михаила, лингвиста, работника сугубо кабинетного, аппетит лесоруба, весь день бодро машущего топором на свежем морозном воздухе.

      Кот Бонифаций… А что, кот Бонифаций – не хуже других.

      Мама Нина объявляет, с этого дня все переходят на здоровую пищу: овощи, фрукты, салаты, отварная курица без соли, и прочая, и прочая, как-то даже до пророщенных зерен пшеницы дошло. Никаких жиров и канцерогенов!

      Неделю семья живет в предгрозовой атмосфере, то бишь неподалеку погромыхивает, но молнией по башке пока не стучит.

      Нина теряет молочную розовость и розовую молочность кожи и моментально приобретает склочные и крайне неприятные черты характера.

      Муж Михаил старается не прислушиваться к бурчанию в животе, протестующем против кардинальных перемен, и гонит от себя тяжелые мысли о том, что его мама, возможно, не так уж и ошибалась.

      Дочь Анна мрачно хрумкает капустный салат и ярко демонстрирует сложности пубертата.

      Сын Тимофей после уроков заходит к однокласснику Голубченко Тарасу, маму которого вопросы похудения при ее пятьдесят восьмом размере не волнуют, и наворачивает там по две тарелки борща. Еще и вечером туда же норовит – Голубченко-мама, как правило, жарит много канцерогенной картошки с канцерогенной жирной свининой.

      Кот Бонифаций сидит на подоконнике и тоскливым взором следит за пролетающими голубями, вспоминая прежнюю чудную жизнь, в которой ему всегда со стола перепадал кусок-другой, а третий-четвертый он под шумок утаскивал самостоятельно.