Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея. Кай Берд

Чтение книги онлайн.

      Ты должна прийти, поговорить со мной, объяснить,

      Почему крошечные белоснежные облачка —

      Похожие на шарики хлопка или, если угодно, на кружево,

      Как я где-то слышал, —

      Крошечные белые облачка так мирно плывут

      По ясному небу,

      А в это время ты сидишь, бледная, в черном платье, которое впору

      Суровой аскезе Бенедикта,

      И читаешь Спинозу, предоставив ветру гнать облачка,

      А мне – тонуть в голодном исступлении…

      Не решаясь завязать отношения, он вел себя отстраненно, надеясь, как говорится в поэме, что девушка сама сделает первый шаг: «Ты должна прийти, поговорить со мной…» Ощущал «полунадежду, полусожаленье». Подобная смесь сильных эмоций, конечно, нередко встречается у юношей, недавно вступивших в пору половой зрелости. Однако Роберту никто не говорил, что такое происходит не с ним одним.

      Раз за разом, испытывая душевную боль, Роберт обращался за советом к старому учителю. В конце зимы 1924 года он в большом «смятении» написал Смиту о переживаемом нервном срыве. Это письмо не сохранилось, зато у нас есть ответ Роберта на ободряющее послание Смита. «Больше всего, на мой взгляд, меня успокоило то, – сообщал он Смиту, – что вы увидели в моем смятении определенное сходство с вашими собственными страданиями в прошлом. Мне никогда не приходило в голову, что положение человека, казавшегося мне столь безупречным и достойным подражания, может быть сравнимо с моим. <…> Абстрактно я ощущаю страшное сожаление, что в мире есть так много хороших людей, с кем я никогда не познакомлюсь, так много удовольствий, которые я никогда не испытаю. Однако вы правы. По крайней мере, в моем случае желание – это не потребность, а наглое притязание».

      Когда Роберт окончил первый курс, отец нашел ему работу в лаборатории Нью-Джерси. Юноша заскучал. «Должность и люди – все мещанское, примитивное, мертвое, – писал он Фрэнсису Фергюссону, уехавшему в прекрасный «Лос-Пиньос». – Работы мало, и никакой пищи для ума… как я тебе завидую! <…> Фрэнсис, ты душишь меня тоской и отчаянием. Остается лишь признать правоту чосеровского “Amor vincit omnia”[6] в отношении вертикали моих неизменных физико-химических свойств».

      Друзья Роберта привыкли к его цветистой манере изъясняться. «О чем бы он ни говорил, – заметил позже Фрэнсис, – всегда преувеличивал». Пол Хорган тоже запомнил «барочную склонность к преувеличениям». Но верно и то, что Роберт уволился из лаборатории и провел август в Бей-Шор, часто выходя в море с Хорганом, согласившимся провести каникулы вместе с другом.