Застольные беседы с Аланом Ансеном. Уистен Оден

Чтение книги онлайн.

Иосиф, Виктор, Эдит Джи – персонажи стихотворений Одена. См. сборник 1977 года «The English Auden». (М. Д.)

Реверанс в сторону Оскара Уайльда, который как-то сказал о Моне Лизе, что «она старше скал, на фоне которых изображена». К афоризмам Уайльда Оден вообще относился очень трепетно и даже, как видим, пытался им подражать. Другое дело, что самоирония не относилась к числу достоинств Одена, так что его афоризмы часто звучали напыщенно и тенденциозно. Что касается самой Брунгильды, то это одна из валькирий, героинь оперной тетралогии Вагнера «Кольцо нибелунга». В эссе «Подражание и аллегория» Оден утверждал, что любовь Зигфрида и Брунгильды в основе своей инцестуальна, поскольку Зигфрид слишком молод, чтобы испытывать к валькирии, проспавшей много лет волшебным сном, чувства, которые сильно бы отличались от сыновних. Добавим, что знаменитая тетралогия, подобно греческой трагедии, вообще является апофеозом кровосмешения. Из либретто оперы следует, что сам Зигфрид появился на свет от связи брата и сестры, Зиглинды и Зигмунда, которых родила богу Вотану земная женщина. Брунгильда – также дочь Вотана. Поэтому, если быть до конца последовательным, ее связь с Зигфридом – это любовная связь племянника и тетки. Интерес же Одена к «бесплодным» союзам объясним очень просто. На материале истории искусств он – одним из первых, кстати, в середине века – пытался понять этическую и эстетическую основу гомосексуальных отношений и открыто рассуждать об этом.

Нелюбовь к Брамсу находится в поле общей неприязни Одена к романтизму в духе Шелли и Вордсворта – хотя, конечно, мир Брамса настолько велик, что перечеркивать его вот так, походя, было все-таки неправильно. Возможно, в Брамсе Одена отталкивала его непредсказуемость, непрозрачность, неровность. Вообще музыкальные суждения Одена звучат, мягко говоря, слишком опрометчиво. В любом другом случае этот радикализм был бы неуместен, если бы Оден каждый раз не оговаривал принцип отбора, которому следовал. Так вот, на полюсах его пристрастий были прозрачная энергичная легкость Россини и Моцарта и патетическая героика опер Вагнера. Героический романтизм древних германских легенд (которые «озвучил» Вагнер) всегда привлекал Одена, который однажды сказал – опять-таки за обедом у Стравинского: «Я хочу, чтобы на моих похоронах играли траурный марш из оперы „Зигфрид“». С другой стороны, следуя тезису, что «цель искусства – удовольствие», Оден призывал слушать увертюры Россини в пику поздним квартетам Бетховена, которые якобы умаляют жизнерадостную приподнятость духа. И последнее: читая отзывы Одена об опере, не следует забывать, что его пристрастия во многом определялись его нетрадиционной сексуальной ориентацией. Поэтому любовь к колоратуре бельканто – как и к оперной драме Вагнера – можно интерпретировать еще и с точки зрения «пассивен – активен» в гомосексуальной паре.

«Я рад, что самое глупое определение поэтов – „безымянные законодатели мира“ – дал поэт, чьи стихи я просто не перевариваю. Звучит так, как будто речь идет об агентах тайной полиции», – писал Оден о Шелли. Романтизм – в изводе Шелли более, чем у Йейтса, – раздражал Одена проповедью иллюзии, что поэзия может и должна влиять на социальное и духовное устройство мира и обязана откликаться на события политической истории общества. Еще в 39-м году Оден писал в триптихе памяти Йейтса, что «поэзия ничто не изменяет, поэзия живет / В долинах слов своих…» (перевод А. Эппеля). А вот прозаический отрывок на ту же тему – из его книги «Конкретный мир»: «Нет спору, пусть поэт, если хочет, пишет на злобу дня, высказывается против социальной несправедливости и политического зла. Главное, чтобы он помнил одну вещь. Единственный человек, который выиграет в этой ситуации, будет он сам. Это его литературная репутация улучшится среди его единомышленников. А несправедливость и зло останутся в точности такими же, какими они были до того, как он раскрыл рот». Поэтому в разговоре о романтизме и романтиках Оден всегда выступает на стороне Байрона и его Музы, «дочери европейского города».

См. сатирическое стихотворение Одена «Пляска смерти» («Dance Macabre»), написанное расшатанным амфибрахием, которым часто пользовался Роберт Браунинг (1812–1889), английский поэт и гуманист.

В «Письме лорду Байрону», однако, Оден отзывался о Вордсворте гораздо резче – см. десятую строфу третьей части: «Я рад, что наши мнения совпали, / Что Вордсворт был занудой и для вас». Этот пассаж – прямая перекличка с самим Байроном, который написал о Вордсворте в «Дон Жуане»: «А Вордсворт наш в своей „Прогулке“ длительной – / Страниц, пожалуй, больше пятисот – / Дал образец системы столь сомнительной, / Что всех ученых оторопь берет. / Считает он поэзией чувствительной / Сей странный бред; но кто там разберет, / Творенье это – или не творенье, / А Вавилонское столпотворенье» (перевод Т. Гнедич). Что касается общей взаимосвязи «Письма» и «Дон Жуана», об этом мы поговорим отдельно.