Повесть о Татариновой. Сектантские тексты. Анна Радлова

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ и на площади, разрушая границу между ними; а Радлова, хозяйка салона, оставляла за собой светские и собственно эмоциональные (тем более важные для «эмоционалистов») роли.

Героиня

      Вероятно, не только под впечатлением от «Богородицына корабля» Вагинов написал в альбом Радловой[68]:

      Вы римскою державной колесницей

      Несетесь вскачь. Над Вами день клубится,

      А под ногами зимняя заря.

      И страшно под зрачками римской знати

      Найти хлыстовский дух, московскую тоску

      Царицы корабля.

      Но помните Вы душный Геркуланум,

      Везувия гудение и взлет,

      И ночь, и пепел.

      Кружево кружений. Россия – Рим.

      20.08.1922

      Помимо указания на «хлыстовский дух» поэтессы, здесь интересна ассоциация между ее зримым образом и гибелью Помпеи. Я связываю это со спорным вопросом об адресате строки Кузмина в его поэме «Форель разбивает лед»: «Красавица, как полотно Брюллова». Радлова считала это своим портретом[69]; приведем еще одно свидетельство. 28 июля 1931 года Радлова писала мужу с юга: «Я очень загорела и <…> вовсе не похожа больше на „полотно Брюллова“ и плечо у меня больше не „жемчужное“»[70]. Мы не знаем, какую картину Брюллова имел в виду Кузмин; на основании стихотворения Вагинова можно предположить, что речь шла о «Последнем дне Помпеи». Друзья и поклонники Радловой отмечали, что ее красота была особого рода. «С моей балетно-классической формулировкой красоты – Анна <Радлова> была очень красивая. Ее отверстые глаза и легкая асимметрия – конечно, красивы. Но в ней не было воздушности и женской пикантности», вспоминал знавший ее приятель[71]. О «красавице», в которой Радлова с гордостью узнавала себя, в «Форели» написано:

      Такие женщины живут в романах <…>

      За них свершают кражи, преступленья <…>

      И отравляются на чердаках.

      В сюжете «Повести о Татариновой», как и в фабуле «Богородицына корабля», половая любовь уступает место женскому подвигу отречения и мужскому греху предательства. В постромантическом мире Радловой любовь не является движущей силой и высшей ценностью, но скорее обслуживает сюжет, находя себе необычное применение, некие инструментальные функции. В ее стихах любовь вызывающе часто рифмуется с кровью, как будто эта самая банальная из рифм имеет власть над тайной жизни[72]. Последняя сцена «Богородицына корабля», в которой Разумовский хочет повеситься от любви, а Елисавета ради иного рода любви вырывает свое сердце, построена на том же роковом созвучии:

      Рвите его, люди, терзайте, звери, клюйте, птицы,

      Мои ненаглядные братцы и сестрицы.

      Попитаетесь плоти, напьетесь крови,

      Узнаете меру моей любови.

      Любовь подлежит преодолению – хирургическому, психологическому, мистическому. «Милая любовь моя, проклинаю тебя страшным проклятием», – СКАЧАТЬ