Меня не покидало чувство, что все это лишь плохой сон. И мои глаза, которые сильно болели, и сосед, что достался мне в наказание.
– В очках! – повторил я, – Если бы взял очки, был бы я здесь? С плохим зрением не берут в космонавты. Мой план с линзами был гениальным, оставалось найти емкость, и они прослужили бы мне в растворе долго, очень долго, но, видимо, сама судьба так решила, что мне придется вернуться на землю очень скоро и толком не изучить космос.
– Эй, расслабься! – произнес вдруг сосед. – Мы что-нибудь придумаем, отвечаю. Кажется, что из всего экипажа, хоть кто-то должен быть в линзах. Если ты додумался до такого, то почему они не смогли? И все же, почему ты не взял с собой хотя бы запасных линз?
– Если бы я знал, что на борт можно пронести практически все, включая насекомых, я, несомненно, взял бы и линзы, и очки, – мое искренне раздражение вырывалось наружу. Бурча под нос я пытался спасти остатки капель в пузырьке.
Мирон неожиданно извинился за свои неуместные слова и спросил какое у меня зрение.
– Астигматизм в 0,75 диоптрий. Линзы или постоянный, расплывчатый прищур, с которым меня точно раскусят и примут меры!
– Ты зарядку для глаз пробовал?
Как меня рассмешила эта фраза из уст соседа. Я хохотал в голос и это было больше похоже на истерику. Мирон тоже подхватил мой смех.
– Мне поможет разве что операция! Но на нее нет денег. Вернусь, может, сделаю, на стипендию, которая накопится. Хотя за полтора месяца какая там будет стипендия. – эти мысли меня совсем не радовали. Я прошел в ванную комнату и посмотрел в зеркало на глаза. Краснота стала почти незаметной. Тут же послышался страшный возглас.
Мирон стоял возле приоткрытого шторой окна и держал в руках бабочку. Она не двигалась. Она сгорела на солнце.
– Так коротка была ее жизнь. Зря только взял их. Сгорела, полезла за штору и сгорела. Может водой полить?
– Кажется, ты прав. Она сгорела, – только и смог ответить я.
Лужица компота в контейнере осталась будто нетронутой. Мирон положил бабочку в сложенный напополам лист бумаги. Мы ушли из комнаты на завтрак.
Еда казалась обыкновенной. Каша, йогурт, печенье. Хотя все вокруг и обсуждали, что месяц будут вкусные завтраки с йогуртами, нам было не до этого. Каша застревала в горле, после незадавшегося утра в каюте. Мы винили каждый себя. Было обидно за то, что я предложил выпустить бабочку, не продумав такой исход. А Мирон корил себя за то, что вообще взял живых существ на борт.
После еды нас тут же распределили по секторам. Космический геолог, к которому, я был представлен, оказался немногословным. Он посадил меня перед приборами, представился, сказав, что его зовут Дмитрий, и начал свою привычную работу, видимо, ожидая от меня инициативы.
Я почти ничего не спрашивал. Отбиваясь от грустных мыслей, я не хотел отвлекать СКАЧАТЬ