Матушкины цветочки. Ольга Юревич

Чтение книги онлайн.

      Часто он вспоминает, как маленьким упал со шкафа. Это вспоминается тогда, когда я ругаю его за плохие отметки.

      – Что ты хочешь? Ведь я упал со шкафа, стукнулся, а теперь ничего не понимаю.

      Но вот он принёс пятёрку за сочинение по литературе, и я вспомнила его любимое оправдание:

      – Вот видишь! Всё ты понимаешь, просто ленишься. А ты – «упал, стукнулся».

      – Да нет! Это я по математике стукнулся, а не по русскому.

      Лепесток седьмой

      Пастушок

      Родечка подрос. Стал серьёзнее. И разговоры у нас тоже серьёзные.

      Приближается Рождество. В гимназии идёт подготовка к Рождественской ёлке. Распределяют роли. Родион, вернувшись домой, подсел ко мне.

      – Мама! Я уже четвёртый год всё пастушок да пастушок. Костя – воин, Сашка – фарисей. А я всё пастушок. Почему?

      Я вижу его расстроенное лицо и пытаюсь утешить:

      – Может, ты вырастешь и станешь пастухом.

      – Это как?

      – А вот как. Священник – это пастух своего стада. А мы все – овечки у него. На Западе священника так и зовут – пастор. Вот и будешь ты таким пастухом. И поведёшь своё стадо вперёд и вперёд.

      Родион, подперев щёчку, грустно вздыхает:

      – Ох, куда же я их заведу…

      Лепесток восьмой

      Полегче?

      Эта история произошла в те времена, когда, кажется, вся Россия жила по талонам. Сначала, по приезде в Сибирь, мы оказались в городской системе распределения земных благ: на месяц каждому выдавалось по килограмму мяса, двести грамм сливочного масла и банке сгущёнки. Но потом к этому пайку постепенно стало добавляться всё больше и больше продуктов, и не только их. Выделялись папиросы (по пачке), мыло (по штуке), даже водка (по бутылке), при этом учитывалось и количество детей. Очереди в конце месяца были нескончаемыми. А полученное на месяц для нашей выросшей семьи не умещалось и в пяти сумках.

      За «отоваркой» я пошла со старшими девочками и полугодовалым Родей на санках. Идти надо было в определённый магазин за квартал, минут двадцать, а там ещё отстаивать с детьми очередь. На обратном пути девочкам досталось нести довольно тяжёлые сумки, а я тащила санки с Родей. Оставшиеся сумки, сколько смогла, разместила на тех же санках. Идти далеко, снег мешает, холодно и очень тяжело. Девочки захныкали. «Господи, пусть нам будет полегче!» – взмолилась я и предложила петь. Втроём мы запели «Господи, помилуй», и сразу стало легче. Идём и поём.

      И вдруг, оглянувшись, я увидела, что везу только одни сумки, а сына на санках нет. Что делать? Девочки побросали сумки, стоят и растерянно смотрят на меня. Я побежала назад. Свернув в боковую улицу, в конце её заметила небольшую кучку народа. Подбегаю и вижу, что лежит мой малыш в пальтишке и валеночках на спине, плачет жалобно, снег ему в рот падает, а люди вокруг спорят, что делать и чей это ребёнок.

      – Это мой! – кричу я, подхватываю Роденьку и, прижимая его к груди, иду обратно.

      Этот случай мы часто со смехом вспоминали в нашей семье. СКАЧАТЬ