Радость наоборот. Стихи для тех, кому сейчас грустно…. Виталий Ткачёв

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ по себе сущность сложная, о многом говорящая, чтобы добавлять им иной дополнительный смысл. Другими словами, если говорить о любви – то только о ней самой, а не о предполагаемых переживаниях; если писать о грусти – то о ней самой, а не о скрытых взглядах на неё. Может, усложняют восприятие текста те, кто не понимает саму суть стихотворения, истинную сущность мыслей и чувств автора. Вспомнили бунинские строки:

      Поэзия темна, в словах невыразима…[21]

      Вспомнить-то вспомнили, но до конца, полностью, похоже, данный сонет в своё время не успели из-за нетерпения оригинально высказаться дочитать:

      Поэзия не в том, совсем не в том, что свет

      Поэзией зовет. Она в моем наследстве.

      Чем я богаче им, тем больше – я поэт.

      Ведь так банально и пресно видеть ясно, никто на тебя не бросит заинтересованный взгляд, куда более эффектно для окружающих заметить то, что никто не принял во внимание, даже если это сам автор поэтических строк. Таков парадокс. Но чтобы жить парадоксами, надо научиться быть, например, хотя бы каким-то там коктебельским Максимилианом Волошиным в длинной рубахе, без штанов, «пароходом и человеком»[22], поэтом и художником не больше и не меньше. Сможете? То-то.

      Творчество телеологично и ассоциативно в том смысле, что известен предмет монолога души или обсуждения с сознанием (любовь, смерть, тоска, Бог, грусть, страсть и так далее). Поэзия – не поток сознания, не разрыв мыслей. Есть начало, и есть конец повествования. Всегда ясно, зачем творишь и какие образы требуются к конкретной мысли по схожести. Тем более когда сырьё состоит всего из тридцати трёх букв алфавита, которые располагаются известными автору словами. Ни разу не встречаются стихотворения на родном русском языке, состоящие из слов с произвольным расположением букв, то есть абракадабр. Каким лексиконом владею, тем и пользуюсь. Можно придумывать неологизмы целыми вагонетками руды, по примеру Владимира Маяковского или Велимира Хлебникова, но, во-первых, они были такими практически одни на всех и во все времена, а, во-вторых, их неологизмы несли не белиберду, а вполне понятный русскому человеку смысл, гениально инкрустированный в тело, структуру стихотворения. Был, надо сказать, ещё их современник Вадим Шершеневич со своими оригинальными признаниями в любви (где тут ваши тифозно-примитивные неологизмы?!), в основе которых выразительно лежал феерически-концептуальный принцип звука минус образ, когда вместо избитой тысячелетиями фразы «Я тебя люблю, дорогая!» кричать в порыве страсти не словами, а неким вздохом «пинь-пинь-пинь-ти-ти-ти!», который «нежный, как пушок у лебедя под крылом»[23]. Так на то она, понятно, и любовь – штука для «настоящего» поэта далеко не простая, можно сказать – чересчур витиеватая (чего только стоит его не больше и не меньше любовная – да, да, именно любовная – поэма со специфическим названием «Крематорий»!), чтобы главному теоретику имажинизма выражаться, как все смертные, не гении, по-простому:

      Мое простое: лзэ-сзэ-сэ-фиоррррр-эй-ва!

      Осталось придумывать небывалые созвучья…

СКАЧАТЬ