– Одним выстрелом.… А ты говорил! – Восхищался Анатолий Иванович. Они с Полем, прихватив ружья, выскочили во двор, но стрелять не пришлось. Игоря трясло: он только сейчас осознал, как близок был к смерти. Иваныч налил водки в алюминиевую кружку, и у Игоря застучали о край зубы. Анна закрылась в доме, не обращая внимания на них всех, и там уже разрыдалась. Она сама приручила этого зверя, прикормила его, он верил, что здесь ему ничто не угрожает. Столько всего смешалось в её душе: жалость ко всем детям на свете, которые не должны страдать и умирать; к себе, не умеющей жить, ко всем, кто тоже не умеет этого; боль от того, что её не только незаслуженно обидели, но и вынудили убить приручённого ею зверя; страх перед силой этой боли и мысль: а не лучше ли самой умереть?..
Чувствуя, что рыдания её перерастают в истерику, Анна попыталась унять их, но не было сил. Она давно уже жила по инерции, по привычке, потому, что было нужно, и потому, что она не могла признать поражение даже в борьбе с самой собой. Но в этот чёрный миг она видела своё существование так, как только можно было его увидеть глухой ночью, без единого проблеска надежды. Истерика усилилась; Анна налила себе ледяной воды, и зубы застучали о кружку, как у Игоря. Несколько раз умыла лицо, даже вылила ковшик воды себе на голову. Легла в постель и сосредоточилась на абсолютной пустоте. Пальма подошла и, чуть слышно поскуливая, положила тяжёлую голову ей на живот. Анна запустила руки в собачью шерсть, закрыла глаза. Пальма стояла, оцепенев, сама не своя от горя, которое не понимала, но разделяла с хозяйкой в полной мере. Никто не умеет так сострадать, как собаки, преданные своим хозяевам – если бы Анна посмотрела на неё, она увидела бы, что глаза Пальмы тоже налились слезами. Гарик, существо более сдержанное, сидел рядом и тоже преданно смотрел на Анну. Он не умел плакать и скулить; он мог порвать любого, хоть бы и медведя, за свою хозяйку, и сейчас, если бы только увидел врага, из-за которого она страдала, сделал бы это с наслаждением. Он даже порыкивал тихо, прислушиваясь к шевелению во дворе; рык его стал грозным и страшным, когда в дверь постучали, и голос Поля спросил, как Анна чувствует себя.
– Я не хочу разговаривать. – Отчётливо произнесла Анна, не шевелясь и не открывая глаз. – Вообще. Утром уходите, и всё.
Поль ещё постоял под дверью – Гарик шумно дышал с внутренней стороны двери, нюхая щель, – и неохотно ушёл. Голоса и возня слышались во дворе ещё долго; Анна лежала без сна, слушая их.
«Никогда мне не поправиться. – С горечью думала она. – Никогда мне не стать прежней. Куда уйти, где скрыться ещё, чтобы не видеть людей больше никогда?! Ведь мне никто не нужен, и сама я никого не трогаю, ни к кому не лезу, забралась в самую глушь, ну, что ещё надо, чтобы меня никто больше не трогал?!»
«Но ведь я не знал, что ты такая впечатлительная. – Возразил ей воображаемый Игорь. – Любая другая за счастье бы посчитала!»
«Вот СКАЧАТЬ