Я стала по очереди вытаскивать все пиджаки из первого ряда, то есть те, которые были у него любимыми и чаще всего удостаивались чести стать его экстравагантным выбором для очередного вечера. Я засунула свои худые руки в рукава удлиненного пиджака ежевичного цвета с черными размытыми полосами и сразу ощутила, какой он мягкий внутри. Хотелось залезть в него, как в одеяло, и умереть от блаженства. Я сбросила с себя сначала майку, а потом и все остальное, снова надела пиджак и упала на кровать лицом вниз, но потом решила перевернуться, чтобы еще полюбоваться вещами. Даже свернувшись клубком не получалось полностью поместить себя внутрь этой божественной шмотки: ноги торчали, хотя я попыталась максимально прижать колени к груди. Сто девяносто два сантиметра роста были одной из изощреннейших насмешек судьбы надо мной.
Со стены на меня смотрел живой портрет Юлиана, и я снова, в тысячный раз поразилась его сходству с Томасом Андерсом. В классической черной водолазке, с золотой цепочкой на шее, только без имени Нора, как было в оригинале: надевать на него такой ошейник я бы ни за что не стала. Пышные каштановые волосы идеально уложены – у меня такой шевелюры никогда не было и не будет. Он поддерживал рукой перекинутый через плечо пиджак, тот самый, ежевичный, улыбался и пытался подмигнуть, но я не поймала этот момент, когда фотографировала. И кожа, кожа была как после трех дней солнечного релакса на пляже в Рио, хотя пляжей он ни разу не видел.
А у меня бледная, будто я только что вылезла из гроба. А глаза, если смотреть под определенным углом, вообще имели красноватый оттенок. Все потому, что я альбинос. Еще одна изощренная насмешка судьбы надо мной. Я как белый лист бумаги, с дергающимися глазами (спасибо нистагму), и, к тому же, без моих инновационных линз ни хрена не вижу. Стоит их снять, и я будто в тумане или в подводной лодке после удара по голове, передо мной лишь смазанные очертания вещей, приобретающие монструозные формы. Я человека от дорожного столба не отличу, зрение всегда было всего процентов семь от нормы. Слышала, что раньше скорректировать его у таких, как я, было практически невозможно: очки и линзы давали лишь небольшую разницу в четкости; вот и живи, ориентируясь на голос и обоняние, при том, что официально ты слепым не считаешься.
Родители никогда не могли мне ничего достать, и только напялили мне на нос солнцезащитные очки, которые нашли на какой-то свалке и протерли салфеткой. Потому что каждый солнечный луч жег мою сетчатку, как адское пламя. А потом наша звезда начала излучать ультрафиолет смертоносными СКАЧАТЬ