– Прости меня, Рене. Прости, что я такой дурак. И что побеспокоил. Спокойной ночи.
Телефон полетел в стену здания на противоположной стороне улицы, а сам Винс опустился на бордюр тротуара, закрыл лицо руками и расхохотался.
«Великолепно! Потрясающе! Смейся, Рене, смейся же!»
«Нет, она не смеется, тупой ты идиот! Поверь, она уже забыла о тебе! Вот так действительно лучше! Если бы она сейчас смеялась – это был бы роскошный подарок для тебя. Роскошный, тупица! Но она уже не помнит, Винс! Прошло полминуты, а она уже не помнит!»
Тяжело поднявшись, Винс вернулся в паб.
– Еще водки и еще пива, – крикнул он с порога.
– Винс, дружище, боюсь, что тебе уже хватит, – Джим покачал головой.
– Джим, пожалуйста, без лишних разговоров. Я в норме.
Джим с явным недовольством выполнил заказ.
И наступила тьма.
Глава III
09.06.2016 (четверг, вечер)
Эдвард Эспер сидел на заднем сидении машины такси. Почти с враждебностью поглядывал он на герцогскую площадь, на здания ратуши и университета. Когда же площадь осталась позади, и из собора Святого Франциска раздался первый из восьми ударов колокола, он и вовсе скривился в гримасе отвращения. Вскоре автомобиль миновал Старый город и въехал в ту часть бульвара Генриха III, что была застроена коттеджами. Тут Эдвард глубоко вдохнул, закрыл глаза и затаил дыхание секунд на десять. Процедуру эту он повторил три раза, и призвана она была, чтобы заменить выражение нетерпимости на его лице жизнерадостной улыбкой.
Невысокий и атлетичный, Эдвард обладал тем типом внешности, при котором на лице всегда сквозит легкий оттенок какой-то светской надменности, приобретаемой еще в процессе воспитания. Надменность эта – которую не стоит путать с презрением или чванливостью, и которая всегда была и будет в моде, – сквозила и в его голубых глазах с низко опущенными наружными уголками, и в блуждающей на тонких губах усмешке. Чистая и свежая кожа лица, блестящие светло-русые волосы, уложенные в классическом стиле на левую сторону, четко очерченная линия бровей – все это выдавало в нем человека, заинтересованного в респектабельности, но совсем не воспринималось как излишний нарциссизм.
– Какой номер? – спросил водитель.
– Пятьдесят три, – ответил Эдвард, уже заметив родной дом.
Господи, как же он не хотел переступать его порог.
Но делать было уже нечего. Эдвард расплатился с таксистом, забрал сумку и двинулся к крыльцу. Только он ступил на первую из трех ступенек, как входная дверь открылась, и навстречу сыну вышла сияющая улыбкой Моника Эспер.
– Эдвард, дорогой мой, – приветствовала она молодого человека и раскинула руки для объятий.
– Здравствуй, мама, – стараясь выглядеть как можно более счастливым, Эдвард обнял мать и поцеловал ее в обе щеки.
– Эта та рубашка, которую я отослала тебе месяц назад? – Моника погладила сына по плечам и поправила воротник рубашки из темно-синего шелка.
СКАЧАТЬ