Мои литературные святцы. Геннадий Красухин

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ держался стойко. В октябре объявил голодовку. Его перевели на принудительное питание. В результате его парализовало.

      И вот тут у нас в «Литературной газете» появилось его письмо «Стыжусь и осуждаю…» Прочитав его, я не поверил, что Гелий Снегирёв его писал. Я хорошо его помнил и не верил, что он может настолько унизить себя. Ведь он не был алкоголиком, как Якир, которого легко было сломить, играя на его страсти к спиртному.

      Да и никто из моих друзей не поверил в подлинность письма. Парализованного Снегирёва помиловали. Перевели из тюремной больницы в обычную городскую, где он и скончался 28 декабря 1978 года. Когда он, разбитый параличом, мог написать это письмо, а главное – для чего ему было его писать, так и осталось без ответа.

***

      «Эмка» – так звали Коржавина все его друзья. Так звал его и я, подружившийся с ним ещё в шестидесятые. Только потом я понял, что это его домашнее имя – от Эммануил. Эммануил Мандель взял себе псевдоним «Наум Коржавин», но на своё домашнее имя откликался охотно.

      По мне Коржавин – один из лучших русских поэтов, которого хвалили не так часто, как он этого заслуживает.

      Он родился 14 октября 1925 года. В 1945 году поступил в Литературный институт, в чьём общежитии был арестован в конце 1947 года. В Википедии написано, что арестован он был на волне кампании с космополитизмом. Но это не так.

      Эмка всегда был безрассудно смел. Казалось, что он и сам не понимает грозящей ему опасности, в упор не видит её. Явно не понял, как опасно было после войны, когда агитпроп настаивал на прославлении полководца-главковерха, читать публично стихи, вроде этого:

      Календари не отмечали

      Шестнадцатое октября,

      Но москвичам в тот день – едва ли

      Им было до календаря.

      Всё переоценивалось строго,

      Закон звериный был как нож.

      Искали хлеба на дорогу,

      А книги ставили ни в грош.

      Хотелось жить, хотелось плакать,

      Хотелось выиграть войну.

      И забывали Пастернака,

      Как забывают тишину.

      Стараясь выбраться из тины,

      Шли в полированной красе

      Осатаневшие машины

      По всем незападным шоссе.

      Казалось, что лавина злая

      Сметёт Москву и мир затем.

      И заграница, замирая,

      Молилась на Московский Кремль.

      Там, но открытый всем, однако,

      Встал воплотивший трезвый век

      Суровый жёсткий человек,

      Не понимавший Пастернака.

      Мало того, что стихотворение называлось «16 октября», то есть датой, которую хотели вытравить из сознания советских людей. Кто из живших тогда москвичей не помнит той паники, которая охватила СКАЧАТЬ