На лице его играла презрительная ухмылка.
– Какого черта ты несешь? – спросил я.
– Нашептал мне, что вы жрете объедки с небес.
– Ты больной?
– Знаешь, как вы обычно называете эти объедки? – он приоткрыл глаза и в его черных зрачках я увидел лихорадочный огонь. – Любовь.
– А, вон оно что. А ты, значит, слишком горд для этих объедков.
– Не совсем так. Я просто лезу за стол и пытаюсь ухватить жирный кусок.
– И как мы называем этот кусок? Ненависть?
Мик отрицательно покачал головой, пригладил свои всклокоченные черные волосы, и вновь закрыл глаза.
– Сверхлюбовь.
– Потрясающе, – усмехнулся я. – И что она собой представляет?
– Хочешь знать?
– Хочу знать, что ты там навыдумывал.
– Это не я. Это дьявол нашептал.
– Мик, ты просто больной человек. Понимаешь, что ты похож на шута?
– Ну и ладно, – усмехнулся он. – Я счастлив, и это главное. Ты просто судишь меня через призму своих взглядов на вещи, и я могу начать поступать точно так же. Но ведь я этого не делаю. Я ведь уважаю твое мнение. И думаю, это мое право – выбирать, кого любить и как любить, правильно?
– Я не знаю, как заставляет любить дьявол.
– До греха. Как и все, что ведет к величию.
– Так ты у нас теперь великий?
– Пока еще нет.
– Дьявол тебя обманул. Это не правильно.
– Что не правильно? Любить – не правильно?
– Так любить – не правильно.
– А как правильно?
– Как в фильмах показывают, как в книгах пишут, как в песнях поют, Мик. Как любят миллионы людей на этой планете, счастливых людей. Как ты любил Веронику, хотя бы так…
– Будь она проклята, ваша любовь, – поморщился Мик, принимая раздраженно циничное выражение лица и тона.
– Протест? Бунт?
Он не ответил.
– Мне кажется я даже знаю в чем дело. Дразнить себя тем самым жирным куском, ага?
Мик вновь отпил коньяка. Около минуты мы молчали. Я смотрел на него и видел… может, это я сейчас хочу думать, что видел, не знаю. Словно он болен не только душой, – а в этом я был уверен, – но и телом. Что его глупые мысли и его безосновательные терзания уже перекинулись на его тело, подобно раковой опухоли. По крайней мере, выражение лица, когда его покинула улыбка, и он задумчиво глядел вдаль, скинув с себя все напускное, говорило о печали и боли. Одиночество довело его, закралось в его черты лица и вырисовывало на нем свои шрамы.
Он первым нарушил молчание:
– Вы слишком слабы, чтобы устоять перед соблазном сожрать небесные объедки.
Я, конечно, знал, что Мик склонен к размышлениям о высоких материях, но не думал, что он выдумал свою любовь к Алисе (тогда я еще не знал, что именно к Алисе) лишь для того, чтобы любить не так, как все! СКАЧАТЬ