– У нас нет огня, – просто сказала свеча. – Я не смогу сама.
И она замолчала. Задумалась об огне, наверное. Прикосновение которого обжигает. Но что стоит жизнь свечи без прикосновения огня? «Без любви?» – спросишь ты меня. Но я ничего не понимаю в любви. Не об этом сейчас.
Зверек помолчал и сказал:
– Я много часов провел под подушкой. Там было очень тепло и нежно. Мне кажется, во мне есть немного огня. Искорка, должно быть.
Свечка кивнула, и зверек подошел к ней, сел рядом и потянулся к ней всем своим теплом, которое он собрал, которое, как ему казалось, было внутри его ненужной груди. Огонек затрепетал. Свечка вздрогнула. Огонь. Огонь – это то, что нужно в сырой бесцветной темноте Большого города.
Любимая в прошлом чашка, весы без батареек и белые почти новые «Найки» потянулись к огню и свету.
Ненадолго. Но кто из них знает, что такое надолго? И ты не знаешь.
Октябрьский старик
«Можете называть меня мисс Четверг», – сказала она, заметив его затруднение. И это было кстати. После восьмидесяти память его стала напоминать крупное решето. Грубый фильтр, задерживающий только большое и важное. Имена, встречи и даты – все это мелькало, проносились из смутного «будет» в размытое «было».
За время его жизни отвечали большие наручные часы. Атавизм позапрошлого века. Механические часы с большими стрелками и выпуклой линзой над окошком с днем недели. Часы были автоматическими, их не нужно было заводить. Они готовы были идти вечно, если не снимать их с руки. Дивный, преданный своему делу механизм из швейцарского прошлого. Корпус и стекло уже не сверкали, как когда-то. Как в те годы, когда их хозяин был молод и счастлив. Часы были такими же старыми, как он. Но, пока он вставал в шесть пятьдесят к утреннему кофе, они безукоризненно точно напоминали ему о завтраке и прогулке. К сожалению, их преданная точность не распространялась на прочие обстоятельства его долгой жизни. Погода, времена года, города и страны, имена горничных – часы об этом ничего не знали. Жаль.
Старик вышел на крыльцо. Первый, ранний и неожиданный октябрьский снег. Мягкие хлопья касались лица, кружили вокруг фонарей. Старик, напевая без слов и слегка пританцовывая, смел большой щеткой легкий снег со ступенек, а потом широкой метелкой расчистил дорожку до калитки. Щетку и метлу он аккуратно поставил в нишу на веранде. На место. И скрипнул калиткой, выходя на улицу.
Мисс Четверг смотрела на него из окна. Она знала, что он напевает русского «Щелкунчика». Догадывалась по вальсирующим его движениям, улыбке, ритму губ. Осенью он сметал с дорожек сада листья, летом – пух тополей, залетавший в их тихий двор с большого бульвара, ведущего к морю. По этому бульвару старик шел и сейчас. Полтора часа продолжалась его ежедневная утренняя прогулка. СКАЧАТЬ