Чёрный лама. Валерий Петрович Большаков

Чтение книги онлайн.

      Могучие башни Замка словно парили над Лиссабоном, вприглядку возвышая Орден, приподнимая над городом, над земной суетой.

      Бухта Мар-да-Палья, чьи воды подкрашивались мутной рекой Тежу, отливала на солнце прелой соломой. По ее волнам-«балеринам», нагоняемым ветром с Атлантики, скользили, распустив паруса, изящные яхты, ползли огромные черные пароходы, а уж в бесчисленных пирсах, да молах Замка, кланявшихся кранах, да качавшихся мачтах глаз просто терялся.

      Порт был огромен, а с суши его подпирал разветвленный железнодорожный узел орденской цитадели – вереницы поездов, хитросплетения путей, нагромождения приземистых складов и депо терялись в полуденной дымке.

      Зато Лиссабон, «прикрытый» от напора цивилизации твердыней Замка, утешал зрение патриархальной размеренностью бытия – там, внизу, пестрели красные черепичные крыши, неспешно катились взблескивающие лаком паромобили и коляски извозчиков, и даже бой колоколов на звонницах церквей чудился разморенным.

      Владимир Зенонович Голицын выдавил слабую улыбку: похоже, скорость звука в городе не намного обгоняет пешехода…

      Голицын разменял по весне седьмой десяток, но близость лет, зовомых преклонными, не вгоняла его в уныние – жизнь прожита не зря.

      За плечами столько явных и тайных сражений, столько событий, заставлявших дух замирать, а сердце – чаще биться, что даже возведение в ранг сенешаль-маршала2 Владимир Зенонович воспринял как нечто, само собой разумеющееся. Он ли не достоин сей чести?

      Постояв с минутку на террасе, Голицын коснулся рукою темени – не напекло ли? – и удалился в покои, окунаясь в прохладу и полумрак, приятный для глаз после яркого сияния дня.

      Аккуратно прикрыв за собою высокие двери, сенешаль-маршал остановился, будто привыкая к темноте после света, ссутулился малость. Заведя руки за спину, глубоко вздохнул и выпрямился, словно вспомнив о высоком своем предназначении.

      «Благородный потомок тамплиеров», – усмехнулся он. Не абы как…

      Шагнув в ажурную кабину лифта, откованную из бронзы, Владимир Зенонович нажал кнопку «Ц», и спустился до цокольного этажа. Нижний коридор, имея мраморный пол из серых плит, был довольно широк и уходил в перспективу. По его гладким стенам тянулись стеклянные трубы пневмопочты – порою в коридор проникал мгновенный шипящий свист, и глаз едва успевал заметить промельк капсулы.

      Потолок шел стрельчатыми розетками, лампы сияли за выгнутыми круглыми стеклами, отбрасывая блеск на оправу из красной меди. А прямо перед Голицыным стоял крошечный вагончик, выложенный темным орехом, с одним-единственным диванчиком, обитым тисненой кожей.

      Сенешаль-маршал скупо улыбнулся: чудеса электричества заканчивались за стенами Замка. Даже в Лиссабоне горели газовые фонари, а богачи позволяли себе керосиновые лампы. Во многия знания – многия печали, а Орден не позволит человечеству грустить напрасно…

      Со вздохом усевшись, Голицын нашарил на приборной доске белую костяную кнопку, утопил ее, а затем перебросил рычажок из верхнего положения в нижнее.

      Вагончик бесшумно тронулся, разогнался и покатил. Мимо боковых ниш, мимо стен, полных крученых шнуров, тянувшихся по фарфоровым роликам-скрепам, мимо боковых пересекающих ходов, прямо к Хрустальному залу. Пешком по Замку не находишься.

      Поднявшись в обширный, пустой и прохладный зал, Владимир Зенонович припомнил, как однажды, вот здесь, под взглядами стародавних магистров, устремленных на него с портретов, присягал на верность Ордену…

      Сенешаль-маршал фыркнул недовольно: с чего бы ему, человеку действия, воспоминаниям предаваться? Возраст так влияет?

      Голицын тут же рассердился на себя за хитрые, вернее, бесхитростные увертки – все-то он синонимы подбирает к слову «старость»! Старость…

      Как она вкрадчиво и неприметно вторгается в твою жизнь!

      Ждешь от тела прилива сил, как обычно, как привык… да договаривай уже – как в молодости! А чувствуешь отлив…

      Упадок. Немощь.

      Сенешаль-маршал вздохнул. Он очень любил осень. Не здесь, гораздо севернее. В береговых окрестностях Балтийска или под Петербургом. Шуршащие жёлтые листья, замедленно кружа, падают на пустынные аллеи, а небо такое чистое, пронзительно синее и дышит холодком. Всего тебя охватывает светлая печаль и умиротворение…

      Но до чего ж несносна «унылая пора» жизни! Хотя – стоп. Чего это он? Рановато «брату Володимеру» на покой – плоть его крепка, дух тверд, а ум ясен! Голицын нетерпеливо посмотрел на часы – брат Парциваль опаздывать изволит…

      Обойдя длинный монастырский стол, вдоль которого выстроились в два ряда тяжелые стулья с точеными ножками и прямыми спинками, Владимир Зенонович занял место во главе.

СКАЧАТЬ