Андрей Белый. Между мифом и судьбой. Моника Спивак

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ оно – семя Слова; произрастание словесного древа – язык. Но венец роста древа есть цвет жизни древа: и этот цвет – лишь сложение новых покровов под сказанным пологом; есть момент в жизни слов, когда вся эта жизнь напряжена для рождения: расчлененные смыслы суть листья; смысл единый – смысл семени – произрастает в многоветвистости языков: в тысячелистиях слов; но эти листья суть средства к снабжению соком словесного древа; когда приняты соки, они отливают от листьев; и – наливаются семенем <…>; листья сохнут; засохнувши отпадают; а плод – наливается: многообразием будущих языков, тысячелистием слов; <…> в плоде живет семя; под оболочкой из внутренней музыки скрыты жесты и мимики юных смыслов грядущего, мудрого древа; и вот музыку, мимику, жесты нам следует укрепить в плодородной земле тишины; и тогда лишь подымется слово – воистину новое слово поэзии. <…> Ааронов жезл – процветет (ЖА. С. 94).

      Давший название всей статье библейский образ процветшего жезла первосвященника, означающий богоизбранность, контаминируется с образом «словесного дерева» и столь же активно обыгрывается. Так, удручающее состояние современной словесности осмысляется как засохший жезл: «Наша речь напоминает сухие, трескучие жерди; отломанные от древа поэзии, превратились они в палочные удары сентенций; наше слово есть жезл, не процветший цветами <…>» (ЖА. С. 42). А грядущее возрождение слова – как жезл процветший: «Прорастание короста слов мудрой змейностью корня суть цветения жерди-жезла: слово-жезл, слово-термин, как жезл Аарона, исходит цветами значений <…>, наливается соками жизни, чтоб стать древом жизни» (ЖА. С. 43).

      Образ «словесного дерева» был взят Белым из стихотворения Н. Клюева «Оттого в глазах моих просинь…», посвященного Сергею Есенину:

      О, бездушное книжное мелево,

      Ворон ты, я же тундровый гусь!

      Осеняет Словесное дерево

      Избяную, дремучую Русь!

      Белый также цитирует в «Жезле Аарона» множество других стихотворных строк Клюева: и для иллюстрации теоретических выкладок, и для наглядной демонстрации того, как и о чем истинный поэт должен писать. То есть Белый «берет» Клюева себе в союзники в полемике с современностью, конкретно – с футуризмом. У футуристов «все звуки – какие-то недоноски, какие-то невнятные „ы-ы-ы“. Полузвуки они!» – утверждает Белый и для убедительности цитирует Клюева:

      В предсмертном „ы-ы-ы!..“ таится полузвук,

      Он каплей и цветком уловится, как стук.

      Сорвется капля вниз, и вострепещет цвет,

      Но трепет не глагол, и в срыве звука нет (ЖА. С. 72).

      Клюева подразумевает Белый и тогда, когда излагает позитивную часть своей программы возрождения слова:

      Между мыслью и звуком, в которых расколото прежнее слово – затон тишины: молчание, подвиг жизни поэта <…>. И тогда поэт скажет:

      Я видел звука лик, и музыку постиг (ЖА. С. 77).

      Принципиально важным кажется то, что все процитированные Белым в поддержку собственной концепции стихи Клюева были опубликованы СКАЧАТЬ