– Хочу, – злюсь я.
– Ты чего такой нервный? – она идет за мной к дивану.
Не отвечаю, расстегивая ширинку. Мне нужна разрядка. Быстрая и без сантиментов. Юля умеет это делать. Отличная любовница. Надо будет ее чем-нибудь вознаградить за это.
Я смотрю сверху вниз, как ходит ходуном затылок Макеевой, и пытаюсь заставить себя расслабиться, отдаться во власть ее податливого рта и умелых пальцев, но ничего не выходит. Закрываю глаза, откидываясь назад. Дышу глубоко. Выбрасываю из головы все мысли. Пальцы запутываются в мягких волосах. Я хочу, чтобы она взяла его всего. Хочу чувствовать ее горло. Оргазм близко. Бедра сводит. Затылок вдавливается в диван. Я не замечаю, как пальцы с силой удерживают ее голову. Где-то на границе сознания слышу возмущенный стон. Отпускаю. Становится легче. Напряжение отступает. Посидеть пару минут – и снова за работу.
– Климов, ты сволочь, – Юля недовольно поправляет волосы. На губах капля спермы. Брезгливо отворачиваюсь, застегивая ширинку. – Ты когда-нибудь оставишь меня без волос или задушишь.
– Я контролирую себя. Тебе нечего бояться, – произношу спокойно.
– Ты чего такой напряженный? Все же хорошо. Или я чего-то не знаю? – она салфетками вытирает губы и, комкая их, бросает в мусорное ведро под моим столом. Меня передергивает от этого.
– Нормально все. В следующую пятницу идешь на вечеринку? – сажусь за стол с мыслью, что надо попросить кого-нибудь вынести мусор.
– Конечно, – радостно улыбается Макеева. – Ты же знаешь, я не пропускаю ни одной вечеринки.
– Надеюсь, твои… дни закончатся к этому времени? – вскидываю бровь, глядя на нее.
Она смеется, поправляя блузку.
– Будь уверен.
– Иди работай, – киваю ей на дверь.
– А как же поцелуй? – надувает она губки.
– Макеева, не беси.
– Нет, Климов, ты все-таки сволочь, – идет она к дверям. – Медаль тебе надо большую. С надписью «Сволочь».
– Большими буквами, – киваю я.
– Да, большими буквами.
– Так что ж ты трахаешься со мной, если я сволочь? – ухмыляюсь я.
– Дура потому что, – поворачивает Юля ключ. – И трахаешься ты классно.
Мои губы растягиваются в довольной улыбке. Что есть, то есть.
Не успевает за ней закрыться дверь, как в кабинет заходит Успенский. Мрачный, как небо октября. Молча садится в кресло напротив.
– Натрахался?
Для него наши с Макеевой так называемые отношения давно не секрет. Он никогда не осуждал. Значит, причина его недовольства в другом.
– Ты чего такой? – спрашиваю, вглядываясь в него внимательно. – Какие-то проблемы?
– Слушай, ты же прекрасно знаешь, что я провел в детском доме почти все свое детство.
Черт! Только не это!
– Знаю, – СКАЧАТЬ