обернулся, страшно рассердился, напомнил наш уговор, что без его ведома нельзя ни к чему прикасаться. Минут пять пристально всматривался в мое лицо, потом протянул руку, велел опереться на нее, наказал, чтобы ни при каких обстоятельствах не отставал и ступал по воде, не погружая в нее ступни, а лишь слегка касаясь поверхности подошвами, и, не задерживаясь ни на долю секунды, быстро-быстро переставлял. Ночь была прохладной. Я сказал, что хочу вернуться в бунгало и набросить на тело рубашку. Он запретил. К нашим ногам подкатилась волна. Мы коснулись ее пены стопами и побежали вместе с волной вдоль берега, потом развернулись в сторону океана, помчались на горевшие у кромки горизонта едва заметные огоньки какого-то судна и вскоре оказались у борта дремавшего на рейде громадного океанского сухогруза. На его борту крупными белыми буквами было написано WAGENBORG. До поры до времени я почему-то воспринимал все происходящее как нечто обыденное, как будто всю жизнь вот так запросто бегал по воде. Мы обежали вокруг сухогруза и, ориентируясь на зарево городских огней, вернулись к берегу. На набережной Пондичерри гуляли люди, но никто из них даже головы не повернул в нашу сторону. Они просто не замечали нас! Мастер потянул мою руку вверх, и возле Ганди мы поднялись в воздух. Во мне, наконец, зародились сомнения – не сон ли это? Но уши явственно слышали все звуки ночного города: сигналы машин, отдаленную музыку, шорохи листвы… Нос вдыхал всю палитру запахов, кожа ощущала дуновения пропитанного океанской влагой ветра… Зажав губами веточку бугенвиллии, я дотронулся освободившимися пальцами левой руки до одной из колонн, окружавших скульптурный комплекс, и тотчас ощутил холод камня, его шероховатость, влажность… Рядом с колонной целовалась пара влюбленных. Желая еще в большей степени убедиться в достоверности происходящего, я дотянулся рукой до шляпки девушки, ощутил подушечками пальцев мягкость фетра и слегка надавил. Девушка испугалась, ухватилась двумя руками за поля своего головного убора. Мастер дернул меня за руку. Мы взмыли над городом, и он учинил мне разнос за то, что снова нарушаю его инструкции – пытаюсь привлечь к себе внимание людей. В ответ на мои робкие попытки как-то оправдаться он молча отвел от себя мою руку и… пропал! Я растерялся, не соображая, что делать. Потом каким-то образом перенесся на наш чердак. Вы все дрыхли без задних ног. Меня охватила паника, что отныне буду вас видеть, а вы меня нет. Чердак тут же исчез, и я оказался в бунгало, лежащим на своем йога-матике и укрытый пледом. Некоторое время в замешательстве вращал по сторонам глазами. Желая окончательно убедиться, что ночные приключения закончились, поднялся, посмотрел в зеркало, увидел в нем свое отражение, успокоился, навел в комнате порядок и вот сижу здесь, перед вами.
Собравшиеся вокруг каждый по-своему переваривали услышанное.
Первым нарушил молчание Сидорченко:
– Ничего необычного. Все как при гипнотическом сеансе.
