Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне. Вера Талис
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Доктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне - Вера Талис страница 15

СКАЧАТЬ через год, когда мне было год и три месяца, няня взяла меня с собой и окрестила в местной церкви (няня каждый год ездила в отпуск в свою деревню). Причем, чтобы окрестить меня Татьяной (я же в метрике уже была Татьяна), священнику дали взятку – двух кур. В те времена жизнь была очень голодная. А взятку пришлось дать, потому что крестили по святкам – чей день, того и имя. В тот день, когда меня крестили, были имена Леония, Секлития и т. д.

      Так, ваша мама взяла вас под мышку и…

      …решила, что должна работать, и поступила лаборанткой на Пироговку, где были мединституты. Там набирали девочек, а маме тогда было 20 лет или около того. Николай Александрович тогда был в командировке в Германии и Франции. (Кстати, у него за границей были две тетки, родные сестры его отца [Бернштейн Е. Н. и Аитова (Бернштейн) М. Н], и обе они до революции вышли замуж, одна в Германию (Дортмунд), а другая – в Париж.) Так мама поступила лаборанткой в лабораторию Бернштейна. Первая жена Николая Александровича, Анна Исааковна Рудник, была врачом, работала с ним, а после того как они расстались, поддерживала родственные отношения с бабушкой Александрой Карловной и семьей младшего брата. Мне она не понравилась, но я ее видела пожилой уже. Тетка же рассказывала, что с ней по улице пройти было нельзя. Она была необычайной красоты, мужчины на улице оборачивались и, раскрыв рот, застывали. Я отца спрашивала, так как он не раз говорил, что она была непроходимо глупа: «Как же ты на ней женился?» – а он отвечал: «Я был молод, глуп и прельстился красотой». В командировке за границей он купил 12 пар фильдеперсовых чулок: 6 пар ей, 6 пар жене брата[29]. На все деньги, которые оставались, он накупил, как мама говорила, «мужских игрушек». А «мужские игрушки» очень дорого стоили. Он привез огромную готовальню. Еще у нас были карандаши, желтые и синие, и на них – металлические наконечники. Если карандаш голубой, то и колпачок у него голубой, пластмассовый. Тогда в России такого видом не видывали, слыхом не слыхивали. Мне строго-настрого до них запрещено было дотрагиваться. А больше всего его жену, Анну Исааковну, возмутила машинка для точки карандашей. Она была размером с детскую швейную машинку: c одной стороны ты вставляешь карандаш, а с другой – крутишь ручку, и карандаш сам собой затачивается. С мамой моей Николай Александрович встретился, когда он уже развелся, и маме еще старшая лаборантка говорила: «Ой, Наташенька, не по себе вы гнете дерево!» А она ничего не гнула. Он к ней проявлял много внимания. Она же старалась, чтобы никто не заметил, но такое ведь не скроешь. И когда он вернулся из командировки (в Москве его замещала женщина), он ее спросил: «Ты лаборантов набрала?» – «Набрала. Ты приглядись, там одна девочка есть, Наташа ее зовут. Звездочка просто». Ну, он и пригляделся. И до того «пригляделся», что женился на ней. Мама брыкалась, не хотела, она считала, что они не пара. Так они и познакомились. Мамин отец поначалу был недоволен, говорил бабушке: «Чему тут радоваться, Наталия пошла любовницей к своему начальнику. Я этого не понимаю и не принимаю». Кстати, тогда ведь не надо было регистраций. Они зарегистрировались, только когда маму отказались прописать в нашей огромной профессорской квартире. Кто она? Чужая женщина. СКАЧАТЬ



<p>29</p>

В предисловии к письмам Т. С. Попова так пишет на тему «чулок»: «Мечты „баб“, то есть Нюты и Татьяны, „о тряпках“ были категорически отвергнуты. Коля согласился только на одну их просьбу – прислать им по нескольку пар фильдеперсовых чулок – в Москве с ними было очень плохо». В письмах тема «чулок» всплывает неизменно: «Потом пошли… выбирать чулки, которые стоят 20–29 фр. пара. Выбрали в самом лучшем месте все, что сумели» (Париж, 04.10.1929). «Нютонька, посланные мною тебе чулки вернулись сегодня обратно из‐за неправильной упаковки. Я это предвидел, так как после их отправки мне все это объяснили. Завтра отошлю их в новой упаковке по всем правилам» (Париж, 15.10.1929). «Очень рад, что тебе наконец купили хорошие чулки и что они в самом деле хорошие. Если только и в этот раз так же заботливо сверяли их цвета с раскрашенной бумажкой, как я это делал, то, значит, совсем хорошо. Ты ведь знаешь, как я в свое время пыхтел над выбором. Ну, теперь только узнай и сообщи мне, когда тете Мушке послать тебе из Парижа чулки, которые она купила» (Дортмунд, 14.11.1929). «Нютушка, еще раз радуюсь, что тебя так порадовали чулки, которые я так старательно выбирал» (Дортмунд, 15.11.1929). «…Что ты делаешь, когда тебе грустно… Татьяну вытащишь чулки поглядеть…)» (Дортмунд, 24.11.1929). «Приезд мой близится. …у вас к этому времени все книжки будут уже читанные… чулки поштопанные, вкусности – слопанные, и вы скажете: „Что же ты, Доктор, ничего нам не привез?“» (Дортмунд, 09.12.1929). «…Худо то, что не можешь ни с кем посоветоваться, так, хоть для виду. Сказать: „Ну что ж, так сделаем?“ Нютушка думала бы во время этого вопроса о чулках, а Мерьга – о проспекте пароходства… – и каждый ответил бы мне, не слыша вопроса: „Да, да“. А мне и этого было бы достаточно…» (Берлин, 21.12.1929, 21:30, Нюте).