– В последнее время казалось, что она отступает, – отчаянно всхлипывает Мила.
Она уже будто хоронит его. Да и Лёша ей вторит.
С силой ударяю по рулю. Сам без понятия, что это было и зачем, да только теперь оба напряжённо смотрят на меня.
– Водила передо мной страдает хернёй, – не оборачиваясь, бросаю я.
Хотя передо мной никого и нет. Если не считать другие ряды, а так я сразу за скорой. Но очень сомневаюсь, что Лёша с Милой на это обращают внимания, да и оба вроде не водят. Друг точно, вчера обсуждали.
– Мы ведь успеем, да? – Мила неожиданно обращается именно ко мне. Ещё и ищет в зеркале мой взгляд.
Её голос ощутимо дрожит. И обращается она так, будто я не про отвлечённую ситуацию на дороге сказал.
К горлу подступает мерзкий комок. Не смотрю на Милу.
– Главное, чтобы скорая успела, – сухо констатирую.
А в голове всплывает воспоминание, с какими судорожными движениями и обречёнными лицами отца укладывали на носилки.
****************
Я сразу понял, что папа сдался и не хочет бороться. Увидел это в глазах, когда его проносили мимо меня. Наши взгляды встретились, и ещё никогда я не видел такого смирения на его лице. А потом услышал обречённость и в слабом голосе, которым отец просил врачей дать ему немного времени наедине с каждым из нас. В первую очередь, конечно, звал Милу. Лепетал что-то про «не успел» и «позаботься о ней, Макс».
Но врачи не были бы врачами, разделяй они его настрой. Его повезли в реанимацию. А мы трое так и остаёмся где-то в коридоре. Я зачем-то то сжимаю, то разжимаю кулаки. Ни на кого не смотрю.
Я ведь уже знаю, чем всё закончится. Меня пробирает чёткое осознание. До дрожи по телу и чувства долбанной беспомощности. Растерянно смотрю себе под ноги, а в ушах какой-то шум. То ли больничный гул, то ли ещё хрен пойми что. Может, даже похоронный марш. Мешанина, режущая мозг.
Нафига я в этот момент посмотрел на Милу? Паника в её глазах неожиданно передаётся мне леденящим страхом. Таким привычным и одновременно незнакомым, что не могу отвести взгляда от этой дуры, силясь увидеть в её глазах и что-то ещё. Что-то, за что можно уцепиться утопленнику, чтобы выбраться и вдохнуть воздуха.
И ведь нахожу. Мне всё ещё страшно, а в голове бьётся безумной птицей отчаянная и странная надежда. Надежда, что мне показалась та отцовская обречённость. Что скоро выйдут врачи и скажут, что худшее позади и скоро восстановление.
Я ведь даже не знаю, люблю ли вообще отца. Четыре года мне было наплевать, что мы почти не общаемся. Наоборот, так казалось лучше. Свободнее.
Но он всегда знал, как выбить меня из равновесия. Даже сейчас нашёл возможность. Какого хрена творится? Я не успею с ним поговорить и понять, что у него СКАЧАТЬ