Стихотворения. Владимир Маяковский

Чтение книги онлайн.

      Мрачные до черного вышли люди,

      тяжко и чинно выстроились в городе,

      будто сейчас набираться будет

      хмурых монахов черный орден.

      Траур воронов, выкаймленный под окна,

      небо, в бурю крашеное, —

      все было так подобрано и подогнано,

      что волей-неволей ждалось страшное.

      Тогда разверзлась, кряхтя и нехотя,

      пыльного воздуха сухая охра,

      вылез из воздуха и начал ехать

      тихий катафалк чудовищных похорон.

      Встревоженная ожила глаз масса,

      гору взоров в гроб бросили.

      Вдруг из гроба прыснула гримаса,

      после —

      крик: «Хоронят умерший смех!» —

      из тысячегрудого меха

      гремел омиллионенный множеством эх

      за гробом, который ехал.

      И тотчас же отчаяннейшего плача ножи

      врезались, заставив ничего не понимать.

      Вот за гробом, в плаче, старуха-жизнь, —

      усопшего смеха седая мать.

      К кому же, к кому вернуться назад ей?

      Смотрите: в лысине – тот —

      это большой, носатый

      плачет армянский анекдот.

      Еще не забылось, как выкривил рот он,

      а за ним ободранная, куцая,

      визжа, бежала острота.

      Куда – если умер – уткнуться ей?

      Уже до неба плачей глыба.

      Но еще,

      еще откуда-то плачики —

      это целые полчища улыбочек и улыбок

      ломали в горе хрупкие пальчики.

      И вот сквозь строй их, смокших в один

      сплошной изрыдавшийся Гаршин,

      вышел ужас – вперед пойти —

      весь в похоронном марше.

      Размокло лицо, стало – кашица,

      смятая морщинками на выхмуренном лбу,

      а если кто смеется – кажется,

      что ему разодрали губу.

      Май ли уже расцвел над городом,

      плачет ли, как побитый, хмуренький декабрик, —

      весь год эта пухлая морда

      маячит в дымах фабрик.

      Брюшком обвисшим и гаденьким

      лежит на воздушном откосе,

      и пухлые губы бантиком

      сложены в 88.

      Внизу суетятся рабочие,

      нищий у тумбы виден,

      а у этого брюхо и все прочее —

      лежит себе сыт, как Сытин.

      Вкусной слюны разлились волны,

      во рту громадном плещутся, как в бухте,

      А полный! Боже, до чего он полный!

      Сравнить если с ним, то худ и Апухтин.

      Кони ли, цокая, по асфальту мчатся,

      шарканье пешеходов ли подвернется под взгляд ему,

      а ему все кажется: «Цаца! Цаца!» —

      кричат ему, и все ему нравится, проклятому.

      Растет улыбка, жирна и нагла,

      рот до ушей разросся,

      будто у него на роже спектакль-гала

      затеяла труппа малороссов.

      Солнце взойдет, и сейчас же луч его

      ему щекочет пятки холеные,

      и луна ничего не находит лучшего.

      Объявляю всенародно: очень недоволен я.

      Я СКАЧАТЬ