– Как самочувствие, были боли?
– Были. Чуть не умерла от них.
Потираю рукой глаза и пытаюсь встать, но не тут-то было. Острая боль в ноге пробирает меня всю, и я невольно шиплю. Как же больно…
– Не спеши пока вставать. Рано. Давай перевязку сегодня я делаю, а начиная с завтра, уже медсестры сами будут.
Тон этого врача точно как у военного, не дает и шанса возразить. Интересно, все медики такие холодные сухари? Похоже, что да. Это у них, наверное, еще в медицинском институте прививается вместе с отказом от жалости и сострадания к больным.
Киваю и вижу, как этот врач проталкивает вперед какую-то тележку. На ней стоят разные бутыльки и выложены стерильные перевязочные материалы.
– Как вас зовут?
– Климнюк Геннадий Петрович, заведующий травматологическим отделением. Я тебя оперировал вместе с Загорским и Семеровым. Буду твоим лечащим врачом. Медикаменты уже тебе назначил. В первые дни будут антибиотики и анальгетики, дальше посмотрим. Родители есть? Препараты дорогие, сразу скажу, ну и надо, чтобы тебе кто-то помогал. У нас питание здесь не очень.
– Нет. У меня бабушка только. Да я сама справлюсь, а за препараты… поняла. Подругу помочь попрошу.
– Хорошо. Разберемся. Значит, так, Ромашкина, ногу беречь. Не мочить. Не наступать пока. Костыли тебе выдадут. Ходить осторожно, не падать, а то сустав второй раз я точно собирать тебе не стану.
Климнюк говорит жестко, без всяких там церемоний, и я только успеваю запоминать, что меня теперь ждет.
Поджимаю губы. Становится до невозможности стыдно и еще неловко. Кажется, я припоминаю, что без умолку просто говорила во время операции. Это никому не нравилось. Вот блин.
Судя по недовольному тону моего врача, Геннадий Петрович тоже это помнит.
– Скажите, когда я смогу вернуться к тренировкам? Когда вы выпишете меня?
– Не так быстро, Ромашкина. Дай время ране зажить, потом рентген назначу. Месяц точно. Хочу увидеть, как будет кость срастаться.
– Что? Какой еще месяц?! Вы что, у меня же поступление, у меня планы, балет…
Сердце пропускает пару ударов. Я не могу так долго ждать. Просто не могу.
– У тебя два перелома со смещением. Связки тоже повреждены. Вручную вчера с Семеровым собирали твой сустав, как пазл. Травма тяжелая. Сразу скажу.
– Боже, нет…
Слезы подступают к глазам. Звучит как приговор для меня, но я не верю. Все заживет. Я восстановлюсь. Я же балериной хочу стать. Очень.
– Так, давай ногу показывай.
Тон Геннадия Петровича очень строгий. Ему явно не до сантиментов и уж точно не до моего балета.
Быстро вытираю слезы ладонями. Что-то я раскисла. Надо собраться, и побыстрее.
Медленно опускаю одеяло и вижу, что я голая. Совсем голая! Накидка сползла до самой талии, а трусов на мне нет.
Мои глаза, наверное, по пять копеек становятся. СКАЧАТЬ