Расшифрованный Лермонтов. Все о жизни, творчестве и смерти великого поэта. Павел Щеголев

Чтение книги онлайн.

      Ты о земле забыл, как был забыт землей;

      Ты счастливей меня: перед тобой,

      Как море жизни, – вечность роковая

      Неизмеримою открылась глубиной.

      Ужели вовсе ты не сожалеешь ныне

      О днях, потерянных в тревоге и слезах,

      О сумрачных, но вместе милых днях,

      Когда в душе искал ты, как в пустыне,

      Остатки прежних чувств и прежние мечты?

      Ужель теперь совсем меня не любишь ты?

      О, если так, – то небо не сравняю

      Я с этою землей, где жизнь влачу мою;

      Пускай на ней блаженства я не знаю,

      По крайней мере я люблю!

      1831 г.

      Лермонтов. Акад. изд. т. I, стр. 284–285]

      1831 [?] г.

      [Лермонтов. Из стих. «Стансы». Акад.

      изд., т. I, стр. 285–286]

      Мы, юноши, полвека тому назад смотрели на университет как на святилище и вступали в его стены со страхом и трепетом.

      Я говорю о Московском университете, на котором, как на всей Москве, по словам Грибоедова, лежал особый отпечаток. Впрочем, всякий из восьми наших университетов, если пристально и тонко вглядываться в их питомцев, сообщает последним некоторое местное своеобразие.

      Наш университет в Москве был святилищем не для одних нас, учащихся, но и для их семейств и для всего общества. Образование, вынесенное из университета, ценилось выше всякого другого. Москва гордилась своим университетом, любила студентов, как будущих самых полезных, может быть, громких, блестящих деятелей общества. Студенты гордились своим званием и дорожили занятиями, видя общую к себе симпатию и уважение. Они важно расхаживали по Москве, кокетничая своим званием и малиновыми воротниками. Даже простые люди и те, при встречах, ласково провожали глазами юношей в малиновых воротниках. Я не говорю об исключениях. В разносословной и разнохарактерной толпе, при различии воспитания, нравов и привычек, являлись, конечно, и мало подготовленные к серьезному учению, и дурно воспитанные молодые люди, и просто шалуны и повесы. Иногда пробегали в городе – впрочем, редкие – слухи о шумных пирушках в трактире, о шалостях, вроде, например, перемены ночью вывесок у торговцев, или задорных пререканий с полициею и т. д. Но большинство студентов держало себя прилично и дорожило доброй репутацией и симпатиями общества[63].

      [И. А. Гончаров. Поли. собр. соч. СПб., изд. Маркса, 1899 г., т. XI, стр. 7–8]

      В ПРАВЛЕНИЕ ИМПЕРАТОРСКОГО МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

      № 221

      От пансионера Университетского Благородного Пансиона Михаила Лермантова