Мои предчувствия не обманули меня. Всемила была жива. Она пришла в Общину весной, когда в свои права вступал Ярило: тающий снег ручьями бежал по склонам, на дорогах была грязная каша, а в воздухе чувствовалось мягкое весеннее тепло.
Как-то на заре к нам в дом прибежала знахарка Ждана и зашептала отцу, выпучив глаза, что ночью к ней в избу постучалась покойница…Сама Всемила вернулась в Общину, да не одна, а с ребенком на руках.
– С нечистью в лесу жила, за версту это чую. И ребенка родила, наверное, от самого лешего! Гони ее отсюда, пока Старейшина не узнал. Гони, беду она принесет.
Отец, бледный, как снег, накинул фуфайку и побежал к избе знахарки. Все окна в избе были задернуты плотными занавесками. Внутри царил мрак. Всемила сидела на краю лавки с ворохом тряпья в руках: бледная, худая, изможденная. Волосы ее были не рыжими, а грязно-серыми и спутанными.
Отец схватился за сердце при виде ее, и не мог вымолвить ни слова. А она, казалось, не узнавала ни его, ни меня. Или не хотела нас узнавать.
– Всемила… Сестра… Где ты была все это время? – спросила я, но она молчала в ответ.
А потом из вороха тряпья раздался слабый писк. Я подошла ближе – в рваные тряпицы был завернут живой ребенок, бледный и жалкий, с ярко-рыжим вихром над бледным личиком.
Всемила умирала. Отец запретил Ждане помогать и лечить ее. Но обратно в лес все же не прогнал, пожалел.
Коварный женский недуг быстро съедал сестру изнутри. Никакие лечебные травы и заговоры старой знахарки, сжалившейся над ней, не имели силы в борьбе с подступающей смертью.
Всемила сильно страдала. Не знаю, что мучило ее больше: физическая или душевная боль. Забываясь тяжелым сном, она то и дело звала Григория…
Нам после своего возвращения она не сказала ни слова, ни на кого не смотрела, не реагировала на вопросы, которые я или Ждана ей задавали. Только со своей малышкой она разговаривала шепотом на языке духов. Укачивая ее, она то и дело шептала ей что-то на ухо, отчего крошка улыбалась во сне беззубой улыбкой.
Когда Всемила могла сидеть, то держала ребенка на руках. Тогда она казалась спокойной и счастливой. Она смотрела на свое дитя и не могла насмотреться. Она знала, что жить ей осталось недолго. Каждый новый день приносил новые муки.
Отец в избушку Жданы не заходил и приказал старухе молчать о Всемиле. Мне он задал только один вопрос:
– От чужака?
Я опустила голову и призналась во всем. Меня выпороли розгами, и месяц после этого я сидела на хлебе и воде. Но в сложившихся обстоятельствах и так кусок в горло не лез.
Дальше стало еще хуже: отец решил, что после смерти Всемилы ребенка следует отнести в лес и оставить его там на суд Святобора, бога-отца всех лесов.
Я ползала на коленях и молила у него разрешения не губить невинную жизнь, просила отдать СКАЧАТЬ