Внутренний рассказчик. Как наука о мозге помогает сочинять захватывающие истории. Уилл Сторр

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ по теории сюжета и известная фигура в области кинодраматургии, писал, что «образ, за которым гонится любой телережиссер, хоть в документалистике, хоть в игровом фильме – это крупный план лица человека в момент, когда оно отражает произошедшее изменение»{12}.

      Моменты изменений настолько важны, что зачастую содержатся в самых первых предложениях:

      Ох, уж этот Спот! Не съел свой ужин. Куда он подевался?

(«Где Спот?», Эрик Хилл)

      А куда папа пошел с топором?[3]

(«Паутина Шарлотты», Элвин Брукс Уайт)

      Я просыпаюсь и чувствую, что рядом на кровати пусто[4].

(«Голодные игры», Сьюзен Коллинз)

      Описывая весьма конкретные моменты изменения, такие завязки пробуждают любопытство. А еще они смутно намекают на возможность предстоящих тревожных перемен. Может, щенок Спот угодил под автобус? А куда это идет человек с топором? Предчувствие изменений – также крайне эффективный способ разжечь любопытство. Режиссер Альфред Хичкок, настоящий мастер таким образом вызывать тревогу у зрителя, даже говорил, что «ужасен не сам взрыв, а его ожидание»{13}.

      Однако таящее опасность изменение может быть и не таким явным, как психопат с ножом за душевой занавеской.

      Мистер и миссис Дурсль проживали в доме номер четыре по Тисовой улице и всегда с гордостью заявляли, что они, слава богу, абсолютно нормальные люди[5].

(«Гарри Поттер и Философский камень»,Джоан Роулинг)

      Строка Роулинг изумительным образом исполнена тревожного предчувствия изменений. Опытный читатель уже понимает, что скоро в мире довольных собой Дурслей что-то приключится. Такой же прием использует Джейн Остин в «Эмме», начиная роман с ныне знаменитых строк:

      Эмма Вудхаус, красавица, умница, богачка, счастливого нрава, наследница прекрасного имения, казалось, соединяла в себе завиднейшие дары земного существования и прожила на свете двадцать один год, почти не ведая горестей и невзгод[6].

      Пример Остин показывает, что насыщение первых строк моментами изменений или их тревожным предчувствием – это прием отнюдь не только для детских книжек. Вот как начинается роман Ханифа Курейши «Близость»:

      Это печальнейшая ночь, потому что я ухожу и уже не вернусь.

      А вот начало «Тайной истории» Донны Тартт:

      Начал таять снег, а Банни не было в живых уже несколько недель, когда мы осознали всю тяжесть своего положения[7].

      «Посторонний» Альбера Камю:

      Сегодня умерла мама. Или, может, вчера, не знаю[8].

      Джонатан Франзен начинает свой шедевр, роман «Поправки», в точности как Эрик Хилл начинает «Где СКАЧАТЬ