– Да услышит тебя Бог, сынок! Славный это будет для меня день!
– И он скоро настанет, поверь. Что касается батюшки, раз нет новостей, значит, все нормально…
– Ты хорошо помнишь отца, Агриколь? – спросила Горбунья.
– По правде сказать, я лучше всего помню его большую меховую шапку и усы, которых я до смерти боялся. Меня могли с ним примирить только красная ленточка креста на белых отворотах мундира и блестящая рукоятка сабли! Не правда ли, матушка?.. Да что это? Никак ты плачешь?
– Бедняга Бодуэн!.. Как он страдал, я думаю, от столь долгой разлуки! В его-то годы, в шестьдесят лет!.. Ах, сынок… мое сердце готово разорваться, когда подумаю, что он и здесь найдет ту же нужду и горе.
– Да что ты говоришь?
– Сама я больше ничего не могу заработать…
– А я-то на что? Разве здесь не имеется комнаты и стола для него и для тебя? Только, мама, раз дело зашло о хозяйстве, – прибавил кузнец, стараясь придать самое нежное выражение своему голосу, чтобы не задеть мать, – позволь мне тебе сказать одно словечко: раз батюшка и Габриель вернутся, тебе не надо будет ставить столько свечей и заказывать обеден, не так ли?.. Ну, на эти деньги отец и сможет иметь каждый день бутылочку вина и табака на трубку… Затем по воскресеньям мы его будем угощать обедом в трактире.
Речь Агриколя была прервана стуком в дверь.
– Войдите! – крикнул он.
Но, вместо того чтобы войти, посетитель только приотворил дверь, и в комнату просунулась рука, окрашенная в блестящую зеленую краску, и принялась делать знаки кузнецу.
– Да ведь это папаша Лорио!.. образец красильщиков, – сказал Агриколь. – Входите же без церемоний.
– Не могу, брат… я весь в краске с ног до головы… Я выкрашу в зеленый цвет весь пол у госпожи Франсуазы.
– Тем лучше… он будет похож на луг, а я обожаю деревню!
– Без шуток, Агриколь, мне необходимо с вами поговорить.
– Не о том ли господине, что за нами шпионит? Успокойтесь, что нам до него за дело?
– Нет, мне кажется, он ушел… или за густым туманом я его больше не вижу… Нет, не за тем я… Выйдите-ка поскорее… дело очень важное, – прибавил красильщик с таинственным видом, – дело касается вас одного.
– Меня? – спросил с удивлением Агриколь, вставая с места. – Что это может быть такое?
– Да иди же узнай, – сказала Франсуаза.
– Ладно, матушка; но черт меня побери, если я что-нибудь понимаю.
И кузнец ушел, оставив мать и Горбунью одних.
4. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Агриколь возвратился минут через пять; лицо его было бледно, взволнованно, глаза полны слез, руки дрожали; но выглядел он счастливым и необыкновенно растроганным. Он с минуту оставался у двери, СКАЧАТЬ