Простенькая, обыкновенная, почти теряется на фоне моих серых стен, в белом вязаном кардигане. На ее фоне я могу сойти за харизматичную сильно пьющую обезьяну, неплохо. Я приподнимаюсь на локтях от стола, протираю глаза, и участливо говорю:
– Да-да. – харизма из меня так и прет.
– Это вы секретаря ищете?
– Во-первых, как вас зовут?
– Меня – Лидия. Я хочу сразу предупредить, что никогда раньше не работала, это мое первое место, но мне очень нужна работа. Любая, – она опустила глаза, – Почти, – и уже совсем припала взглядом к полу.
– Вы не стойте, присаживайтесь, – говорю, – Хотите кофе?
– А можно? – с надеждой в голосе спросила она, и тут ее глаза.
Вдруг они сделались такими огромными, такими глубокими, миндальными, и сверкающими. Внезапно они стали такими, и с тех пор уже никакими другими не бывали. Я всего лишь предложил ей чашечку кофе, и это включило ее, как лампочку. Увидев глаза этой девчушки, я понял, что возьму ее на работу, даже если она писать не умеет, что некоторые бы назвали критичным условием для приема на работу. Некоторые – это которые так называемые «нормальные люди».
Неожиданно легко я встал и налил две кружки кофе. Сделав глоток, я снова посмотрел на нее: огромные глаза, впалые щеки, нос висит, некрасивые редкие волосы, еле как волочащиеся по плечам, бледная, тощая и бескровая. Безмясая. Одежда на ней опрятная, чистая и выглаженная. Висит, как на швабре.Сидит, сжав кулачки – какой-нибудь психолог сказал бы, что это знак скрытой агрессии. Какой-нибудь психолог, неудачник еще больший, чем я и впридачу еще онанист, который ничего не смыслит в женщинах. Она прячет свои ужасные, некрасивые, ненакрашенные, а скорей всего еще и обгрызенные от нервов ногти с заусенцами.
Мне достаточно было посмотреть на нее долю секунды, чтобы считать все это, я не стоял и не пялился на нее, как на Венеру в музее, но она поняла. Поняла, что я считываю ее, поняла, насколько она плохо выглядит, и пока она все это понимала, и начинала скукоживаться как устрица под лимонным соком, я уже обдумывал, почему. В тот самый момент, когда она уже успела свернуться ежиком, меня осенило: она голодает! И что-то мне подсказывало, что не такая уж она модница-сковородница, чтобы сидеть на диетах и летом блистать на пляже в тот единственный месяц в году, когда температура позволяет раздеться.
– Хотите печенье? – откуда вдруг во мне весь этот пафос. Ужасно стыдно. Надеюсь, моя харизма позволит превратить те полпачки засохших галет в моем ящике в печенье.
– Нет, спасибо, я только пить хочу, – она знает, и теперь я знаю, что она знает, что я догадываюсь, что она голодает, и поэтому я теперь не просто догадываюсь. Я теперь знаю, что она голодает.
Так это всегда работает, так я зарабатываю себе на жизнь, себе и тому ребенку, в пользу которого государство отбирает часть моего заработка. Моя бывшая знает, что это не мой ребенок, СКАЧАТЬ