Проблемы литератур Дальнего Востока. Труды IX международной научной конференции. Сборник

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ 聊) значит «общаться». Китаеведы следующего поколения, занимавшиеся исследованиями «Ляо Чжая», переводили псевдоним как «кабинет Разговорчивого» – этот перевод использует, к примеру, П. М. Устин[6]в своей монографии «Пу Сунлин и его новеллы», вышедшей в 1981 г. Однако у Алексеева было свое толкование происхождения имени Ляо Чжай. В его статье «Трагедия конфуцианской личности и мандаринской идеологии в новеллах Ляо Чжая» [14], написанной в 1934 г., есть примечание, в котором указывается, что используемый в псевдониме иероглиф «Ляо» (liáo, 聊), возможно, имеет смысловую связь с выражениями «ляо фу эр эр» (liáo fù ěr ěr, 聊复尔尔) – «пусть хоть так», или «ляо и цянь нянь» (liáo yǐ qiǎn nián, 聊以 遣年) – «как-нибудь бы еще протянуть». Алексеев также упоминает стих Ван Шичжэня «Си ти Пу шэн Ляо Чжай цзюань хоу» («В шутку пишу на обороте “Ляо Чжая” господина Пу»): «Хочешь верь, хочешь нет, под заросшим лозою навесом укрывшись от нитей дождя, не желает вести больше праздных речей о вопросах людских, жаждет слушать лишь песни таинственных сил средь осенних могил» [14]. По мнению Алексеева, эти строки точно отражают настроение, в котором в те годы пребывал Пу Сунлин. В предисловии к сборнику «Рассказы о людях необычайных», опубликованному в 1937 г., Алексеев переводит псевдоним «Ляо Чжай» как «кабинет Неизбежного» и поясняет выбор слова «неизбежный» следующим образом: «…для человека, которому не везет, но который хотел бы не подчиняться року» [8, с. 456]. Видно, насколько глубоко Алексеев погружается в поиски скрытого смысла псевдонима Пу Сунлина. Логике его толкования соответствует и заглавие наиболее полного русского сборника переводов «Ляо Чжая», опубликованного в 2000 г. центром «Петербургское востоковедение» – «Странные истории из Кабинета Неудачника».

      Пройдя путь от бедного студента до академика, успев пожить и в царской России, и в советском обществе, Алексеев пережил множество взлетов и падений, происходивших как в личной его судьбе, так и в судьбе страны. За ослепительным ореолом его личности скрывается множество несчастий, печалей и терзаний. Изучая «повести одинокого негодования» китайского писателя Пу Сунлина, жившего за 200 лет до него, Алексеев обнаружил в них созвучие своей собственной судьбе, звонкий резонанс. Его дочь М. В. Баньковская в статье «Друзья и недруги Ляо Чжая» отметила, что за всю жизнь Алексеев перевел множество текстов древнекитайской литературы, но к Ляо Чжаю он питал «особые чувства». Она написала: «Эти особые чувства неслучайны: по словам Алексеева, как тяга господина Ляо Чжая к фантастике и чудесам была его главным приемом в схватке с гнетущей эпохой, так тяга Алексеева к созданному Ляо Чжаем фантастическому миру стала для него самого пищей для вдохновения (по собственному выражению Алексеева, в те годы он сам испытывал гнет разного рода). Без права на любовь к фантастическим мирам ни Пу Сунлин, ни Алексеев не смогли бы жить» [4, с. 131].

      С конца 1920-х гг. научная работа Алексеева вызывала непрекращающуюся критику и нападки, его исследования подвергались сомнению. СКАЧАТЬ