Французский язык в России. Социальная, политическая, культурная и литературная история. Владислав Ржеуцкий
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Французский язык в России. Социальная, политическая, культурная и литературная история - Владислав Ржеуцкий страница 14

СКАЧАТЬ то же время Лотман довольно путано говорит о том, что дворянину нельзя было лишаться «внешнего» – то есть русского – взгляда на европейские обычаи, которым он обучался, «ибо для того чтобы постоянно ощущать собственное поведение как иностранное, надо было не быть иностранцем», «<…> надо было не становиться иностранцем, а вести себя как иностранец». Таким образом, «для русского XVIII века исключительно характерно то, что дворянский мир ведет жизнь-игру, ощущая себя все время на сцене, народ же склонен смотреть на господ как на ряженых, глядя на их жизнь из партера»[82].

      А. Шёнле и А. Л. Зорин в предисловии к недавно вышедшей коллективной монографии о самоощущении русской европеизированной элиты в период с 1762 по 1825 год подчеркивают, что, хотя теория Лотмана «точно характеризует театральность придворной культуры», она не всегда может быть применима к описанию жизни дворян или – что для нас особенно важно – к описанию их речевого поведения. Эта теория

      основывается на дихотомии публичной сферы и приватной жизни, которая отсутствовала в реальности, так как публичная и приватная жизнь дворян были тесно переплетены <…>. Более того, [в ней] содержится противопоставление подлинности и искусственности, что не только неверно характеризует амбивалентные структуры чувствования и самоощущения дворянства, но и не может объяснить синкретичные и, если речь идет о языке, макаронические стратегии, которые знать зачастую применяла, осваивая поведенческие коды и средства выражения, актуальные для того времени[83].

      Идеи Лотмана о дуализме, присущем русской культуре, и о том, что европеизированные дворяне были вынуждены играть роль иностранцев в родной стране, подкрепляют его третью мысль: культурная ситуация, сложившаяся в России, и сама русская история являются исключительными или даже уникальными[84]. Это представление, которое явно или неявно присутствовало во многих произведениях золотого века русской литературы об отношениях России и Запада и к которому мы еще не раз обратимся на страницах этой книги, также имело широкое распространение в научной литературе[85]. Строго говоря, утверждение об уникальности России невозможно отрицать в силу его очевидности. Да и какие государство, регион, город или сообщество нельзя назвать уникальными, особенно если они – как в случае с Россией – отличаются этническим и культурным разнообразием?[86] Но быть уникальным в каком-то смысле вовсе не значит быть исключительным. Заявления о русской исключительности или уникальности не казались бы такими необоснованными, если бы существовали доказательства того, что присутствующие в русской культуре черты совершенно нехарактерны (или характерны в гораздо меньшей степени) для культур, с которыми ее сравнивают. Однако многие заключения Лотмана о русской культуре при ближайшем рассмотрении оказываются с некоторыми оговорками приложимы к культуре других народов, как европейских, так и нет, как в исторический СКАЧАТЬ



<p>82</p>

Там же. С. 250; выделено Лотманом. Лотман не приводит данные источников о том, что думал или чувствовал «народ». Вполне вероятно, что достоверных свидетельств об этом просто не существует.

<p>83</p>

Schönle, Zorin. Introduction. P. 12. В целом Шёнле, Зорин и Евстратов отвергают «бинарное представление», которое «подчеркивает идеологический, культурный и поведенческий барьер между европеизированной элитой и находящимся под ее властью необразованным простонародьем» (Ibid. P. 10).

<p>84</p>

Кроме того, Лотман нередко высказывает мысль о том, что изучение русской культуры с точки зрения семиотики имеет исключительную ценность и подтверждает обоснованность его теории культуры. См. предисловие автора в: Lotman, Uspenskij. The Semiotics of Russian Culture. P. xiii – xiv, и в: Лотман Ю. М. Тезисы к семиотике русской культуры // Статьи по семиотике культуры и искусства. СПб., 2002. С. 226–236.

<p>85</p>

«Для многих западных историков-русистов вопрос об уникальности страны – это вопрос веры, – отмечает Доминик Ливен. – Для многих русских людей вера в уникальность страны – это основа истинного религиозного чувства». (Пер. с англ. изд.: Lieven D. Empire. The Russian Empire and Its Rivals. London, 2003. P. X. Ср. весьма неточный перевод этой фразы в: Ливен Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней. М., 2007. С. 15.) Среди западных историков, упомянутых в этой книге, можно отдельно отметить Дж. Хоскинга, поддерживающего идею об исключительности России, которую он связывает с поздним и замедленным развитием национального самосознания и с освоением русской элитой большого пласта чужеродной культуры. Хоскинг Дж. Россия: народ и империя (1552–1917). Смоленск, 2001.

<p>86</p>

О гетерогенности, характеризующей русскую культуру, см. в предисловии авторов в: Lotman, Uspenskij. The Semiotics of Russian Culture. P. xiii.