Пожить в тени баобабов. Геннадий Прашкевич

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ style="font-size:15px;">      Свет проходящих машин.

      Ночные мгновенные радуги.

      Игорек уверенно вел «шестерку».

      Он знал Питер.

      Он любил и ненавидел Питер.

      В огромной библиотеке отца он пересмотрел сотни старых литографий. Может, тысячи. Не считал.

      Низкие каменные и деревянные набережные, черные смоляные сваи, лодки на Неве, впечатляющие с фасадов, но насквозь протекающие дворцы.

      Огромные петровские дворцы, поставленные не на болотах, поставленные на человеческих костях.

      Ковчег для России.

      Это сам так Петр говорил – ковчег.

      «Тружусь, как Ной, рублю ковчег для России».

      Умных бы рулевых, только не везет России с кормчими. То, значит, сами отвлекаются на постройку ковчега, то, значит, отвлекаются на стройку каналов… Но народ сознательный. Отец однажды показывал Игорьку бумажку. Андрей Платонов, писатель тонкий и душевный, убедительно просил московское начальство послать его на Беломоро-Балтийский канал. Или на канал Москва-Волга. Мечтал написать хорошую книгу о большевиках – покорителях природы

      Тоска.

      Ковчег.

      Не для России.

      Для каторжников.

      Как-то Игорек процитировал Хисаичу вычитанный в старой книге высокий царский указ.

      «Его Царское Величество усмотреть изволили, что у каторжных невольников, которые присланы в вечную работу, ноздри вынуты малознатно; того ради Его Царское Величество указал вынимать ноздри до кости, дабы, когда случится таким каторжным бежать, везде утаиться было не можно».

      – Ты чё? – испугался Хисаич. – Это ж все при царизме было! Мы зачем революцию делали? Не люди, что ль?

      Игорек усмехнулся.

      Какие люди?

      Хисаич – животное.

      Тупое, не злое даже, но животное.

      Дицерах, кажется, говорил в древности: человека существо есть тело, а душа только приключение. Тело у Хисаича большое, а души нет. Соответственно, нет приключений. Существо Хисаича – тело. В окно выбросить, шею свернуть, как той дежурной в гостинице. Это по Хисаичу. Он дышит, хапает, жует, давит. Не по злобе, конечно, а по приказу. Но хапает, жует, давит. Крупное животное, всем своим крупным телом осознающее пользу Дела. Хисаичу ведь все равно – убить человека ножом или годовым комплектом журнала «Аполлон».

      Игорек зло ощерился.

      В свое время отец Игорька тоже был хисаичем. Правда, умным и тонким хисаичем, глубоким знатоком социалистического театра и социалистической поэзии. Хисаичем, профессионально овладевшим всем хитроумным инструментарием советского критика. Его боялись при всех режимах, а он жадно дышал, страстно давил и хапал. И сам боялся. Отсюда лукуловы пиры, задаваемые им время от времени для им же обиженных актеров и литераторов, отчаянные ночные пиры, на которых другие такие же литературные и театральные хисаичи топили в отборном коньяке свой страх перед хисаичами, сумевшими подняться по социальной лестнице выше, чем удалось им.

СКАЧАТЬ