Жизнь Булгакова. Дописать раньше, чем умереть. Виктор Петелин

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ за ухом, дважды ее оперировали, доктор уверяет, что это не злокачественная опухоль, но предчувствие неблагополучия пугает его. Тем более, что рухнули надежды на издание «Записок на манжетах» в издательстве «Накануне»; часто приходится выслушивать отказы напечатать тот или иной фельетон, уж не говоря о повестях, которые у него уже созрели в голове; как дальше работать, если «наглейший Фурман», представитель газеты «Заря Востока», потерял два его фельетона и отказывается ему заплатить за них; как дальше существовать, если приходится чуть ли не каждый день ходить по редакциям и предлагать свои фельетоны: забракуют в одной редакции, несет в другую, и так каждый день он бегает в поисках средств к существованию, где выпросит десятку, где двадцатку под расписку, под ручательство, что отработает, напишет фельетон или очерк… «Кошмарное существование» продолжалось почти и весь 1924 год… То возникают надежды напечатать роман, то рушатся эти надежды; то пообещают напечатать «Роковые яйца», то откажут или выбросят двадцать лучших мест из повести…

      Но Булгаков не сдается. «Лучше смерть, чем позор!» – кричит герой его повести, бросаясь с десятого этажа вниз.

      А в это время приехавшие накануневцы полностью, с потрохами, продались верховным властям, продались, лишь бы оказаться в почете у власть имущих… И. М. Василевский, бывший муж Любови Евгеньевны, затеял издание серии «Вожди и деятели революции», но самое удивительное – Яков Блюмкин, левый эсер, убийца Мирбаха, будет писать книгу «Дзержинский»; «старый, убежденный погромщик, антисемит пишет хвалебную книжку о Володарском, называя его „защитником свободы печати“. Немеет человеческий ум…» Булгакову претит вот эта неразборчивая в средствах достичь какого-то комфорта приехавшая эмигрантская интеллигенция. Булгаков остро ощущает, как эти приехавшие «страшно слабеют», не привыкшие, как он, к погоне за куском хлеба, сразу начинают заигрывать с властями, терять чутье и чувство собственного достоинства… Бобрищев-Пушкин взялся написать книгу о Володарском…

      «Трудно не сойти с ума, – записывает Булгаков 23 декабря 1924 года. – Впрочем, у старой лисы большее чутье, чем у Василевского. Это объясняется разностью крови. Он ухитрился спрятать свою фамилию не за одним псевдонимом, а сразу за двумя. Старая проститутка ходит по Тверской все время в предчувствии облавы. Этой – ходить плохо… Все они (бывшие накануневцы. – В. П.) настолько считают, что партия безнадежно сыграна, что бросаются в воду в одежде… Какие бы ни сложились в ней комбинации – Бобрищев погибнет… Василевский же мне рассказал, что Алексей Толстой говорил:

      – Я теперь не Алексей Толстой, а рабкор-самородок Потап Дерьмов. Грязный, бесчестный шут.

      Василевский же рассказал, что Демьян Бедный, выступая перед собранием красноармейцев, сказал:

      – Моя мать была блядь…»

      Конечно, Алексей Толстой в шутку мог что-то подобное сказать, он любил розыгрыши, любил что-нибудь «отмочить», вполне возможно, что «рамолентный» СКАЧАТЬ