Преломление. Витражи нашей памяти. Сергей Воробьев

Чтение книги онлайн.

      Создавалось впечатление, что коробка с сандалиями тридцать восьмого размера стояла прямо за дверью, из которой вынырнул наш цумовский фокусник. Чек он держал отдельно в слегка подрагивающей руке.

      – Сколько там? – поинтересовался Берия.

      – Ровно сто советских рублей, – сделав рот буквой V, подобострастно выдавил цумовец.

      Лаврентий Павлович расплатился одной купюрой в десять червонцев, тем самым закончив сделку.

      «Сто рублей! – подумал я. – Можно купить сто яиц!..»

      – О чём задумался, сын своих родителей? – спросил Берия, поднося мне коробку с обувкой. – Родители-то есть?

      – Есть…

      – Как фамилия?

      Я назвал фамилию матери. Про отца было лучше не вспоминать. Это я хорошо понимал.

      – Из латышей, что ли?

      – Наполовину, – признался я.

      – Хорошие бойцы! Главное – преданные революционеры. Если бы не они, эсеры надавали бы нам кренделей в июле восемнадцатого. Советскую власть похоронили бы надолго, если не навсегда. И ещё неизвестно, в каких сандалиях ты ходил бы тогда…

      Я посмотрел на коробку, на верхней крышке значилась обувная фабрика «Парижская Коммуна».

      – Спасибо, дяденька, за подарок.

      – А ты знаешь, как зовут дяденьку? – поинтересовался Берия.

      Я сделал вид, что понятия не имею.

      Тогда он погрозил мне пальцем и произнёс:

      – Всё вы, шельмецы московские, знаете! Но что не подаёшь виду, молодец! Будешь помнить всю жизнь теперь, как Берия тебе на пятку наехал, а потом ещё и сандалиями одарил. Будут малы, разносишь. Велики – тоже хорошо, на вырост, значит.

      Берия высадил меня на Лубянской площади – до Мясницкой там рукой подать, а сам поехал к себе на Малую Никитскую в свой двухэтажный особняк, который получил вместе с новой должностью.

      Придя домой, я померил обнову – в самый раз. Однако размер тридцать седьмым оказался. Неужто тот цумовец на глаз так точно угадал размер? Я ведь тридцать восьмой назвал. А он, кроме головы моей стриженой, ничего больше не видел. По голове же, как известно, размер ноги не определишь. Знал, что за ошибку можно тогда было не только место потерять, но кое-что и поважней. Чутьё, видно, какое-то было. Сплоховать просто нельзя.

      Когда мать узнала, откуда у меня новые сандалии, она побледнела, но ничего не сказала. Летом 41-го года отца выпустили, заменив политическую статью на уголовную. Уголовнику было проще выйти из тюрьмы, а война потребовала квалифицированных кадров. Без них ни одно дело не сделаешь. И он в звании лейтенанта ушёл сражаться с фашистом. А через два с половиной года с отца были сняты все политические обвинения. Сажали его при Ежове, выпустили при Берии. Дослужился он почти до своего довоенного звания, окончил войну в Австрии, в Санкт-Пёльтене, гвардии подполковником. Вернулся в семью только в сорок пятом. Но отношения у них с матерью не заладились.

      Однако это уже другая история.

СКАЧАТЬ