Так хорошо мы плохо жили. Александр Ефимов-Хакин

Чтение книги онлайн.

      Так подробно остановиться на этом вопросе меня вынуждают потуги людей, пытающихся реабилитировать этих двух палаческих монстров.

      В 1948-49-х годах по Москве (вероятно, и по всей стране) прошла послевоенная и, слава Богу, последняя волна террора – Бериевская. Люди вспомнили довоенные репрессии: если как-то, где-то, при каких-то обстоятельствах, кто-либо из домочадцев ненароком неосторожно обронил соответствующую фразу или даже слово, то потом это оборачивалось ужасом страха. Виновный, раскаиваясь, посвящал в это семью и родню, что порождало их всеобщий страх. При каждом стуке вздрагивали. И, если наступал «страховой случай», он реализовался каким-то особым, громким, настойчивым, не допускающим сомнений стуком в дверь (звонки ещё редкость).

      Людей забирали по ночам. Приезжали сотрудники НКВД (позже МГБ), обычно офицер и два солдата. Предъявив ордер, они начинали обыск с целью изъятия материалов, «порочащих общественный и государственный строй». Офицер приказывал семье:

      – Всем оставаться на своих местах. Не мешать разговорами.

      Воцарялась гнетущая атмосфера, тишина нарушалась лишь скрежетом отодвигаемой мебели, шелестом просматриваемых книг, что-то изымали, что-то описывали. Все были подавлены происходящим, женщины тихо плакали, обвиняемому обычно разрешали бессловесное общение с проснувшимися детьми. Время тянулось нескончаемо долго, и только после завершения обыска бросался в глаза тот бедлам, который сотворили энкавэдэшники: все раскрыто, разворочено, отодвинуто от стен, на полу валяются книги, тетради, листы бумаги.

      После ареста органы сообщали о произошедшем на работу членов семьи «врага народа». Зачастую вслед за этим начиналась травля, ужасная обстановка неприятия на работе, когда человек испытывает на себе косые взгляды и ни одного слова общения, только явные и неявные упрёки сотрудников, даже тех, которые ещё вчера, казалось, были товарищами. Ведь в обществе насаждалось мнение, что никакая преданность существующему строю не избавляет человека от возможности стать жертвой репрессий.

      Вслед за арестом система не считала нужным сообщать родственникам, где находится обвиняемый, по какой статье осуждён, какой вынесен приговор, ведь это уже не человек – это враг. В большинстве случаев родственникам самим приходилось ездить по тюрьмам Москвы. Поднимаясь ранним утром, порой ещё затемно, шли они по пустынным улицам, стремясь добраться до очередной тюрьмы пораньше. Были вынуждены выстаивать длинные очереди. Чудовищно медленно и тоскливо тянулось время. Люди, будто в каком-то оцепенении, стояли, молча уставившись в точку, лишь некоторые изредка коротко переговаривались и только шёпотом. Подойдя к заветному окошку, одни отдавали передачу другие – вопрос о наличии в тюрьме такого-то заключённого. Окошко захлопывалось и через некоторое время сообщалось, что такой-то «у нас не числится». Поездка в тюрьму – это почти целый день, и отпроситься с работы в следующую тюрьму становилось проблемой. Не испытавший этого никогда не поймёт того рабски униженного положения просителей, в котором находились эти люди на протяжении СКАЧАТЬ