Разговор о будущем. Ирина Ракша

Чтение книги онлайн.

      46. Память – необъятная, потаённая, очень странная штука. (Учёная Бехтерева права.) А для меня интересна и особо загадочна её малая конкретная часть – память звука. Нет, не звучащая речь, не музыка, не каскад каких-то мелодий, а именно память отдельного звука. Порой как бы давно забытого, редкого. Но вдруг дающего импульс зрению. Рисующего картинку. Например, звон коньков, скользящих по льду. Коньков на ботинках, гордо когда-то называемых «гаги». (Беговые «ножи-норвеги» будут потом, потом.) Слышу, как эти гаги режут лёд катка. (Кстати, коньки «гаги» и коньки «норвеги-ножи» звучат на льду совсем по-разному.) И, вспоминая этот режущий звук, сразу видишь ночной Останкинский парк, дворец Шереметьева и круглый каток на пруду, гирлянду огней надо льдом и фигурки, скользящие и врозь, и парами. По-воскресному беспечные, беззаботные. Это был белый сияющий пятачок какого-то нездешнего счастья среди окружающей темноты жизни. И на нём – я, семиклассница, и рядом – мой пыхтящий, сопливый сосед по дому, по коридору в нашем бараке – пацан Витя-Хрюня. Мой совсем ненужный «поклонник». Хотя он очень старался нравиться и иногда точил мне дома затупившиеся коньки. Он здорово это умел. Он и тут был рядом. Пытается не отставать. Мы румяные, пыхтящие, разгорячённые, белое дыхание возле губ. А над катком и нашими головами плывёт из репродуктора знакомый хрипловатый голос любимого певца Утёсова. Его сладкая прощальная песенка с винила, поставленного в радиорубке на радиолу: «Засыпает Москва, стали синими дали. Ярко светят кремлёвских рубинов лучи. День прошёл. Скоро ночь… Вы, наверно, устали, дорогие мои москвичи». И тут присоединяется женский голос Эдит, загадочной дочки Утёсова. И дальше они звучат уже вместе: «Можно песню окончить и простыми словами, если эти простые слова горячи-и…» Надо льдом начинают прощально мигать лампочки. Подгоняют гостей на выход. Каток закрывается. И вокруг понемногу стихает и гомон, и смех, и скрип стали коньков о лёд. И я неожиданно ощущаю морозец, холод ветра на горячих румяных щеках. Дрожь пробирает вспотевшую спину. Напоследок по пути к раздевалке коньки-гаги, как живые, не хотят уходить, то оскальзываются, то спотыкаются и уж не режут лёд, легко и весело оставляя следы. В толчее раздевалки гаги будут сняты, ботинки – связаны друг с другом шнурками и лихо перекинуты через плечо. И я на деревянных неудобных ногах печально зашагаю рядом с Витей-Хрюней домой, на нашу Третью Останкинскую улицу. Мимо мраморных спящих львов на воротах дворца, мимо дощатых ларьков «Керосин» и «Приём стеклотары». Мимо «Продмага». Всё. Счастье жизни угасло. Конец раздолью, свободе от родителей, от уроков и суеты быта. А впереди СКАЧАТЬ