Союз и Довлатов (подробно и приблизительно). Михаил Хлебников

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ что помимо отсутствия рассказа о драматическом пути к юному читателю в его мемуарах нет еще одного важного эпизода, который практически обязателен для воспоминаний писателя. Там нет ни одного слова о том, как он начал свой путь в литературе. Не рассказывает Ефимов о первых шагах, поиске, борьбе с языком, желании написать главную книгу в русской литературе, которым переболел почти каждый отечественный писатель. Повествование о жизни молодого инженера, а затем преподавателя в заводском филиале Политехнического института сменяется пресноватыми рассуждениями об искушении «игры с цензурой».

      Затем следуют такие же необязательные портретные зарисовки молодых ленинградских писателей: Битова, Вахтина, Вольфа, Грачева, Марамзина, Попова, Шефа. Вот перед читателем Борис Вахтин:

      Он был очень заметен в любой компании. Высокий, спокойный, с приветливой улыбкой, со всегдашним искренним интересом к собеседнику.

      Мне кажется, автор бессознательно подражает гестаповским закадровым характеристикам из «Семнадцати мгновений весны». О писательстве Вахтина сказано не менее ярко:

      Критики, писавшие впоследствии о прозе Вахтина, справедливо указывали на уроки Бабеля, Зощенко, Платонова. Уже в названии повести «Дубленка» слышна благодарная отсылка к творчеству Гоголя.

      Мне же безо всякой благодарности с моей стороны слышится отсылка к школьному учебнику литературы: «Что хотел сказать автор».

      Далее следуют «благодарности» автора: Сэлинджеру, Бродскому, Солженицыну, так как те «оказали влияние». А потом без перехода о своем дебютном романе:

      Да, мое первое произведение, прорвавшееся в печать и имевшее успех, было написано сразу после прочтения «Над пропастью во ржи».

      Хорошо, «имело успех», но как было написано, как Ефимов пришел к писательству как таковому? Мемуарист продолжает, не изменяя своей интонации:

      Непонятно, как в издательстве «Детская литература» проглядели такое недопустимое непослушание героя. Кажется, расположенные ко мне редакторы убедили директора Морозова, что повесть прославляет дружбу, и он подмахнул разрешение в печать. Вскоре за ней была написана повесть «Таврический сад» – уже в три раза длиннее.

      Надеюсь, на этом месте глаз у читателя дернулся. Подобное метрическое отношение молодого писателя к тому, что он пишет, вызывает удивление. Измерение достижений в литературе происходит как-то иначе. Я не хочу сейчас противопоставлять в духе как раз 1960-х «физиков» «лирикам». Но невольно возникает представление, что Ефимов просто перешел на другую работу, сохранив общий инженерно-технический, вернее, «технарский», подход к новому занятию. Как ни странно, об этом совсем скоро напишет Сергей Довлатов.

      О длинной повести «Таврический сад» следует все же рассказать. Начинается она очень по-детски, с развернутой жалобы:

      Я всегда был такой же, как все, обыкновенный, только меня никуда не СКАЧАТЬ