Это был человеческий голос, но произносил он что-то невразумительное, похожее не то на призыв маленького ребенка, которому не терпится привлечь к себе внимание, не то на выкрик охотника, подражающего птице или зверю.
– Тихо! Слышите?
Вадим вскинул руку. Все застыли, навострив уши.
– Не слыхать ничего, – дохнул паром Пафнутий, постепенно возвращаясь в свою речевую колею. – Примерещилось, может, тебе?
– Не примерещилось… У меня слух тоньше. Вот! Теперь слышите?
– У-га! У-га! – прозвучало громче.
– Слышаль! – насторожился Фризе. – Вас ист лос? Кто кричаль?
– Мыслю я, что это старик над нами потешается. – Макар подтянул рукава бушлата и кровожадно оскалился. – Где этот тушкан яйцеголовый? Чтоб ему икалось и чихалось… Хренопотам булочный, ляжка потного мустанга, сейчас ты у меня огребешь!
Рассерженный Чубатюк двинулся напролом, через покрытый инеем кустарник и снеговую целину, но Вадим ухватил его сзади за пояс.
– Постой! Тут намело в два р-роста… Утонешь!
Макар призадумался, но ненадолго. Он подошел к тулову «Бе-Ка», упер в него свои руки-бревна, поднапрягся и опрокинул. Аэросани перевернулись навзничь, беспомощно растопырив раскоряченные полозья. Чубатюк выкорчевал сначала одну лыжу, затем другую, поставил их рядком на снежок, примерил к своим слоновьим ступням. Сняв ремень, он ножом располовинил его, примотал ноги к полозьям мудреными морскими узлами и прокряхтел с довольной миной:
– Годится! Кто со мной?
Дружба крепкая не сломается. Поперли все трое, но Макар выставил, как преграду, исполинские ладони.
– Ша! Куда лезете, карданный вал вам в заднюю дверцу! Буцефал не выдержит четверых.
– Боливар, – заикнулся Вадим. – Двоих.
За что был обозван «балконной рухлядью» и послан в такую даль, что отсюда без телескопа не разглядеть.
Кинули жребий. Идти с Макаром выпало Пафнутию. Он даром что ныл и пророчил насчет Верлиоки, моментально вскочил на полозья позади Чубатюка и уцепился за бушлат. Макар выломал из рамы аэросаней длинную железяку, оттолкнулся ею, как лыжной палкой, гикнул, и диковинный тандем заскользил прочь. Секунда-другая, и он растворился в метельной взвеси.
– Гуте райзе, – выдавил из себя немецкий доктор и проглотил застрявший в горле комок. – Частливи пут!
Вадим ощущал примерно то же, что и Фризе: неловкость, стыд, тревогу. Люди, которых он считал собратьями, смело ринулись навстречу неизвестному злу, а он сидит в тылу, ждет у моря погоды и бездействует. Чтобы хоть как-то развеять меланхолию, он надумал перекусить. В развороченном нутре аэросаней обнаружилась жестянка так называемой саморазогревающейся тушенки – придумка русского инженера Федорова времен мировой войны. Вадим провернул слегка заржавевшее днище, в плоском резервуаре негашеная известь вступила в реакцию СКАЧАТЬ