Присядем перед дорогой. Вместо напутствия. Леонид Зорин

Чтение книги онлайн.

      И никогда с ними не расставался. Забыть не могу, как однажды вносил в свой махонький кондуит вдруг вспыхнувшее на перекрёстке не бог весть какое соображение.

      Но был убеждён, что риск попасть под колёса не столь велик, как риск утратить – и безвозвратно – некстати блеснувший протуберанец.

      4

      Память обширна и многолика.

      Есть утилитарная память – она сберегает лишь то, что нужно.

      Есть избирательная память – помню лишь то, что важно и дорого.

      И есть эмоциональная память – память поэтов и мазохистов, она сохраняет всё то, что томит и не даёт утихнуть боли.

      Она безотчётна и своенравна. Её невозможно проверить алгеброй и приручить волевым усилием. Ей надо благодарно довериться.

      5

      Один из самых жгучих вопросов, одно из самых частых сомнений, тревожащих каждого литератора: может ли стать предметом художества политика и всякая деятельность, связанная с этой взрывчатой сферой?

      Возможно ли сосуществование двух космосов, двух полновластных стихий?

      Ответ не может быть однозначен. И сложен, и одновременно прост.

      Если рассматривать политику как воплощение идеологии, как средство, подчинённое цели, как мину замедленного действия, то, разумеется, лучше всего её представят эфир и пресса, красноречивый язык публицистики.

      Искусства, рождённые на Парнасе, как уверяют его белоризцы, имеют особое назначение и молятся нездешним богам.

      Шекспир недаром предпочитал писать о Гамлете и о Ричарде, но осмотрительно не заметил трагедии Марии Стюарт.

      Он дорожил благосклонным вниманием рыжей девственницы на троне, и этот роскошный сюжет достался романтическому поэту, который родился в швабском городе на полтора столетия позже.

      Наверно, великие столкновения должны отстояться и стать историей, чтобы однажды явиться вновь в произведениях искусства.

      Не сомневаюсь, что в близком будущем талантливый молодой человек, прежде чем замахнуться на эпос, броситься в омут «романа века», отдаст свою неизбежную дань, переболеет драматургией и в поисках героя трагедии задумается об Иосифе Сталине.

      Но если он сможет к нему отнестись как к историческому лицу, то я бы не смог на него взглянуть бесстрастными глазами писателя двадцать четвёртого столетия.

      При нём я жил, хоронил умерщвлённых, я не способен к нему отнестись, как к Ричарду Глостеру или Макбету.

      Когда я пишу, что мне не понять, чем лучше массовое убийство убийства одного человека, я думаю о кремлёвском горце – так окрестил его Мандельштам.

      Я никогда не соглашусь, что тот, кто, не дрогнув, извёл, уничтожил почти миллион своих соотечественников, не злобный палач и кровавый преступник, а лидер и умелый хозяин.

      Я не поверю, что время способно и даже вправе назвать злодея лишь историческим персонажем.

      Нет, СКАЧАТЬ