Наизнанку. Московский роман. Георгий Громов

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ арелку, на которой лежит немного изюма и масла. Осталось перемешать, и трапеза для «Зевса» готова.

      Во-вторых, я очень привык к этому вкусу, а привычка – причина хоть куда. Меня никто не заставит съесть на завтрак кусок жареного мяса, вареной курицы или хохляндские щи.

      Ну а в-третьих, и в самых главных, эту кашу каждое утро готовила мне бабушка, наисильнейшая мотивация влюбиться раз и навсегда в утренний завтрак.

      Бабушка меня будит в 5.30 утра каждый день, кроме субботы и воскресенья. Именно в это время, очень рано, потому что нам с бабушкой надо успеть к 6.30 на первую электричку в город, а точнее в детский сад (где бабушка работала воспитателем).

      Очень интересно все это, как-то, я бы сказал, «лестнично». Сначала ясли, потом детский сад, школа и институт, а потом как хочешь. По каким-то канонам, каждый нормальный «чел» должен работать, зарабатывать себе на жизнь, создавать семью, делать детей и оказаться на небесах. И его дети по утрам будут есть кашу и спешить в садик, и дальше по накатанной, вперед. Так было все устроено в той жизни, где жил я и о которой не задумывался, не задумывался о правилах людей и об устройстве этого хренового мира.

      После того как я легко просыпался в безумные 5.30, я умывался, уже не помню, как делал это в то время, имею в виду, чистил зубы или нет? Видимо, эта процедура как-то становится осознанно необходимой со временем, когда взрослеешь, когда осознаешь кайф первых поцелуев девушки. Тебе приходит самостоятельно, в твою неумную репу, что запах из твоего рта и цвет зубов имеет огромное значение.

      Я помню, как тщательно отскребывал свои зубы, где-то лет в 13 после долгого и каменистого десятилетнего простоя. До этого не помню, чтоб я так тщательно чистил зубы, аж три раза в день, первый – с утра, второй – перед свиданием и третий – на ночь.

      Но тогда, в 6 лет, меня не заботил вопрос о чистоте моих молочных зубов, которых почти уже не было. А вот утренняя каша для меня была каким-то фетишем, ее помню отлично. Какой же от нее шел сумасшедший аромат – тепла, уюта дома, бабушкиной любви, магия ее поистине волшебных рук. Грустно, что все проходит. По истечению времени забывается и вкус детства в параллели с этой кашей. Грустно, что те бабушкины руки не могут вести тебя по жизненным путям, ограждая от бесчисленных навозных куч, на которые если наступишь, придется отмывать, а наступишь в любом случае, ведь никого рядом не будет и на пути к чему-то правильному, ты будешь один.

      Вода течет по моему, совсем детскому лицу, не холодная, а теплая, чтоб было приятней после сладкого и теплого, как эта вода, сна. А про то, что с утра, чтоб взбодрится, лучше ополоснуться холодной водой, я узнал гораздо позднее. Но до семи лет все дети на этой земле безгрешны, и у меня, в мои шесть с копейками, оставался небольшой запас того святого времени, который отделял меня от ответственности перед Богом и небесами. И тот Бог сверху смотрел на меня и улыбался, а я улыбался ему в ответ во все свои молочные зубы и нежился в воздушных и мощных крыльях, сам не осознавая его ласковой, небесной участливости. Вода была теплой, как и все остальное тепло, которое окружало меня, маленького мальчика по имени Миша, живущего с бабушкой и дедушкой, из маленького провинциального, тихого и никому не нужного городка. Не сирота, но родители мои разошлись, когда мне было три года, и как-то само собой я остался у бабушки и деда, и это делало меня безгранично счастливым.

      Отец остался в столице, откуда он и был родом. Просто, когда он был немного помоложе, его родственники все решили за него и послали в провинциальный городок учиться в мединституте, и ожидали от него максимального результата в учебе и доведения идеи с институтом до логического конца – по истечении пяти лет получить профессию врача и работать, как все нормальные люди. В нем хотели видеть суперврача, приносящего людям добро. А вместо всей этой красоты родственники отца (многочисленные сестры, тетки, зятья и прочие свекрови) получили от него незаконченную учебу и быструю свадьбу, на которой практически никого не было, кроме двух свидетелей и новоиспеченных молодоженов.

      Особым ударом оказалось его окончательное отчисление с 6-го курса меда, потому что угрозы отчисления были и на 1-м и на 2-м курсах, но тогда за него кто только не впрягался, и мой дед, и муж его двоюродной сестры, и даже, казалось, сам черт с рогами. Благодаря этим усилиям он как-то и допрыгал до последнего курса, но, подарив родственникам надежду, все равно проявил фамильную настойчивость – оставил и их и самого себя без диплома. Мой дед говорил мне позже: «Я ходил к ректору несколько раз, просил за него, в принципе сделал все, что мог, но он же учиться не хотел, поэтому все было впустую». Тоже самое мне впоследствии говорили и другие родственники.

      Он и она, то есть папа и мама, были очень красивы, особенно рядом, вместе они дополняли друг друга. Он лысоватый (что только шло ему), выразительные карие глаза, большие губы, белые зубы и впалые щеки. Высокий, крепкого и даже очень спортивного телосложения (поскольку постоянно занимался разными видами спорта от плавания и бега до бокса и карате где-то в подвалах). Все это обнаруживало в нем идеального самца. СКАЧАТЬ