Мильфьори, или Популярные сказки, адаптированные для современного взрослого чтения. Ада Самарка

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ нулась ароматная, сочная, размочившая собой ненадежную бумагу горсть белого крымского винограда, и, растерянно собирая раскатившиеся ягоды, она наконец смогла сгрести в охапку свои охающие мысли, выделив среди них одну, главную: «Я понесла, господи, Пресвятая Богородица, у меня будет дитя…»

      И ведь буквально недавно – моложавый, и не скажешь, что пятый десяток разменявший Антон Глебович, учитель латыни в гимназии для мальчиков, сказал ей, игриво приобняв в белой ротонде бальнеологического курорта: «Тут такая атмосфера живительная, ну просто всякая мелочь вокруг располагает к продолжению рода, может, и ты родишь нам кого-нибудь?» Варвара Павловна засмущалась, ответила, что раз Бог не дал за столько лет, то откуда же ей взять-то. А Антон Глебович откинулся на спинку скамейки – весь в солнечных бликах, пряно-жарко пыхнула пышная зелень вокруг, – потянулся и сказал: «А ты соберись-ка, поскреби там по сусекам, из последней крошечки, может, и получится нам отрада на старости лет». Варвара Павловна неожиданно склонила голову ему на плечо и ответила: «И ты тоже, уж поскреби, без тебя мне одной никак», – что было, наверное, самой большой вольностью, позволенной ею в браке.

      И ровно через год, нежным фиолетовым июнем, когда в киевских палисадниках только начали распускаться мальвы и день стоял долго-долго, склоняясь на землю подобно падающему от жары лепестку, вздохом вечерней прохлады, при помощи доктора Тильгнера родился у Маслещиковых их первый и единственный ребенок, мальчик. Отгороженный двумя проходными комнатами, разделенными двустворчатыми дубовыми дверьми с бархатными портьерами, Антон Глебович, промакивая пот со лба шелковым платком, ходил в растерянности, весь какой-то неприкаянный, от одного окна к другому, глупо улыбался и чувствовал себя мальчишкой в преддверии приезда больших гостей, все посматривал мельком на себя в зеркало, машинально приглаживал волосы, комкая платок в другой руке – волнение почти забытое, как бывало летом в усадьбе, когда ожидалось прибытие какой-нибудь родовитой бабушки из Смоленской губернии и в царящей вокруг радостной суете совершенно неясно было, что ее приезд принесет. Как и тогда, в детстве, жаркую солнечную тишину с повисшими пылинками наполняло тиканье больших напольных часов. На резном комоде стоял кожаный акушерский саквояж – доктор Тильгнер пришел с помощницей, и ее собственный саквояж остался стоять тут, невостребованный, задавая своим присутствием нотки особенной молчаливой тревожной недомолвленности, в то же время радостно и сочно искушая, странным образом вписываясь в мысли о детстве. Он знал, что саквояж акушерский, и в нем есть все необходимое, но что именно представляет оно из себя – Антон Глебович воображал весьма отстраненно и не совсем пристойно – стоит посмотреть, особенно теперь, на фоне общего радостного волнения. Движимый неожиданным молодецким куражом (молодой же ж папа!), он почти что дотронулся до гладкой рыжей кожи, когда двустворчатые двери торжественно распахнулись, разлетелись кисточки на портьерах, дрогнула кисея в окнах, и хозяйка саквояжа, благостно улыбаясь, с непонятными бледно-розовыми пятнами на белом льняном переднике, сказала, сдувая выбившуюся прядь со лба: «Мальчик! У вас сын родился!»

      Он был совершенно очарователен, с самого первого дня – лысенький, кругленький, курносый, с черными, как две изюминки, глазками, совершенно не похожий на обычных новорожденных, являющихся миру, как правило, в виде помятых, чуть синеватых нежных птенцов. Этот напоминал сдобную булочку и пах свежим хлебом. Варвара Павловна с его появлением слегка тронулась, это отметили все – но сумасшествие было вполне законным, ведь в поздних долгожданных детях, да еще сыновьях, души не чают. Поднося к лицу запачканные пеленки, она закатывала глаза в блаженстве и приговаривала: «Корочкой хлебной пахнет…»

      Колобковое детство было как вынутая из жестяной шкатулочки копеечная драгоценность, упакованная в белые хрустящие бумажки, бережно замотанная в салфетки из паутинообразных кружев – нелепых, ненужных, надушенных маслянисто и до легкого головокружения, соседствующая с кусочками святого дерева из Гефсиманского сада (дядя Лев привез из Палестины вместе с закупоренной в жестяную банку Тьмой Египетской и гладкими камушками яшмы, агата и хризолита – ах, был один эксцесс в Гаспре)… Варвара Павловна всегда одевала его в парадное, как маленького принца – сначала батистовые платьица, затем – бархатные сюртучки, рубашечки с кружевными манжетами и запонками, и жабо, подколотые полудрагоценными брошками, жилетки с черными каменными пуговичками и с атласными ленточками сзади, ботиночки из телячьей кожи с пряжками и очаровательные белоснежные чулочки, ее находка – с помпончиками на шелковых тесемках. Все это вымазывалось в малиновом и черничном варенье, дырявилось о мебельные ручки, протиралось до катышек и ветошного лоска на натертых паркетных полах, скользить по которым с разгону было всегда так хорошо, разрисовывалось извлеченными из отцовского портфеля химическими карандашами, распарывалось и рвалось зачастую специально – в неудержимой тяге к познанию и в разлагающей всепрощающей вседозволенности. Антон Глебович сперва видел в сыне потенциального гения и, сидя у колыбели, наблюдая за нехитрой работой его пухленьких, крепких белых ручек, размышлял в умиротворении, почти СКАЧАТЬ