Генерал Дитятин. Иван Горбунов

Чтение книги онлайн.

      Я против этого ничего не имею…

      По приглашению господ директоров, я явился сюда неприготовленным встретить такое собрание российского ума и образованности.

      Хотелось бы говорить, но говорить, находясь среди вас, трудно: во-первых, разница наших взглядов, во-вторых, свойственная людям моей эпохи осторожность. Нас учили больше осматриваться, чем всматриваться, больше думать, чем говорить, словом, нас учили тому, чему, к сожалению, теперь… уже более… не учат.

      Милостивые государи, вы слишком молоды! Среди вас нет ни одного, кто был бы свидетелем того перелома и треска в литературе, коего я был свидетелем.

      Объяснюсь…

      В начале тридцатых годов, выражаясь риторическим языком, среди безоблачного неба, тайный советник Дмитриев[2] был внезапно обруган семинаристом Каченовским[3].

      Подняли шум…

      Критик скрылся…

      Далее, генерал-лейтенант, сочинитель патриотической вести двенадцатого года, Михайловский-Данилевский[4] был обруган.

      Были приняты меры…

      Критик испытал на себе быстроту фельдъегерской тройки…

      Стало тихо.

      Но на почве, удобренной и усеянной мыслителями тридцатых годов, показались всходы. Эти всходы заколосились, и первый тучный колос, сорвавшийся со стебля в сороковых годах, были «Записки охотника», принадлежавшие перу чествуемого вами ныне литератора сороковых годов, отставного коллежского секретаря Ивана Тургенева.

      В простоте солдатского сердца, я взял эти «Записки», думая найти в них записки какого-либо военного охотника.

      Оказалось… что под поэтической оболочкой скрываются такие мысли, о которых я не решился не доложить графу Закревскому[5].

      Граф сказал: «Я знаю».

      Я в разговоре упомянул об этом князю Сергею Михайловичу Голицыну.

      Он сказал: «Это дело администрации, а не мое».

      Я сообщил митрополиту Филарету[6].

      Владыка мне ответил: «Это веяние времени».

      Я увидел что-то странное. Я понял, что мое дело проиграно, и… посторонился.

      Теперь, милостивые государи, я стою в стороне, пропуская мимо себя нестройные ряды идей и мнений, постоянно сбивающиеся с ноги, но я всем говорю: «Хорошо!»

      Но мне уже никто, как бывало, не отвечает: «Рады стараться, ваше превосходительство». – а только взводные с усмешкой кивают головой.

      Я кончил…

      И еще раз подымаю бокал за здоровье отставного коллежского секретаря, литератора сороковых годов Ивана Тургенева.