Легенда о кимрском сапожнике. Виктор Иванович Калитвянский

Чтение книги онлайн.

      РАССКАЗЧИК. Говорят, в нашей Кимре люди живут лет триста. Или четыреста. А может, и пятьсот… Кто говорит? Ученые, историки всякие. Но ведь ученые – какой народ? Им обязательно подай какой-нибудь черепок, наконечник или хуже того – кость… А потом кладут весь этот хлам в музей и велят нам любоваться… И всё, что-ли? А как же интуиция, прозрение, полет, понимаете ли, душевной фантазии… Мне вот лично кажется, на нашей кимрской земле люди живут со времен царя гороха. А чего не жить-то? Вы только поглядите: красота-то какая…(Разводит руки. Пауза.) В общем, на самом деле, как бы поточнее выразиться… истина спрятана не в музее, а в народной памяти. А народная память – где располагается? Где сохраняется? У нас она располагается, в наших, в некотором роде, мозгах… (Стучит себя по голове.) И в наших, представьте себе, сердцах… (Прикладывает руку к сердцу.) А передается – душой в душу… Душа – вот наш истинный летописец. Она, душенька наша, все помнит, все знает. Её только надо правильно спрашивать. Вот я её, душу-то, спрашиваю как-то: что самое главное в нашей кимрянской истории? И что вы думаете, как она мне ответила? Душа-то? Что самое главное? Что? (Прикладывает руку к уху, слушает.) Правильно! Самое главное в нашей кимрянской истории – это сапог. Ну, или попросту – обувка. Потому как эту обувку наш кимрянский мужик тачает которое уже столетие… И началось это давным-давно, и пережила наша кимрянская обувка столько князей, царей и генеральных секретарей, что ни перечесть, ни упомнить. Об ней, об нашей обувке, песни поют, романы пишут и легенды складывают… Вы спросите, кто складывает, легенды-то? А я почем знаю? Кто-то легенду сложил, а потом она гуляет как ей вздумается, и никто ей не начальник, никто ей не указчик. А уж мое дело телячье. Что слышу, то и рассказываю… Вот я вам сегодня такую легенду и поведаю… (Поднимает палец.) Жил как-то в кимрской земле человек и звали его Мишка-сирота. Сирота – потому как родителей он сам не знал, да и другие их не помнили. Был в то время на Руси – царь, а в Кимре – барыня. И этой барыне принадлежала почитай вся Кимра. Ну, и Мишка-сирота тоже был её дворовым человеком. Так уж тогда люди жили – что одному все, а другому – шиш с маслом… Или даже без масла… Мишка наш сызмальства все подглядывал, как там мастера-мужички над обувкой потеют: режут, стучат, клеют, шьют. Подглядывал да подслушивал. Бывало, мастер скажет «шпандырь»! – так Мишка тут же к нему пристаёт: что такое, почему и для чего… Или там, «гладилка» какая, «илёнка» или, прости господи, «шмухта»… Вот он так подглядывал, подслушивал, а потом и сам взялся, да так – что все рты поразевали… Ну, а потом пришла пора, подрос Миша и стал на девушек засматриваться. И приглянулась ему одна девица, наша, кимрянская… И вроде он ей – тоже… А ему и говорят: что она тебе, Миша, не в пару, она, дескать, вольная, купецкая дочь, а ты – при барыне, дворовой, крепостной человек, так что не рыпайся, не скрипи понапрасну, сыщи себе по плечу, такую же… Тут он и понял, в первый раз, по-настоящему, что есть воля… И что есть крепостная неволя… Потом барыня Глафира Петровна послала Мишу в Москву, в подмастерья иноземцу… Тут уж он нагляделся чудес городских… И господ, и барышень, и нашего брата, городского мещанина, которые по Москве снуют туда-сюда, туда сюда… Нагляделся-то он нагляделся, а все Танюшку свою не мог забыть… Сами знаете, как это бывает… (Пауза.) Но что-то я разболтался, вы лучше своими глазами поглядите…