На кострами заросшем Плутоне. Егор Мирный

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ в сторону от самого предмета. И всё же – передо мной рукопись близкого по духу поэта; поэта, от которого я многого жду и не поддержать которого не могу.

      Итак – «На кострами заросшем Плутоне», первая поэтическая книга Егора Мирного (Беззубенко). Прежде всего (и не делая ни малейших скидок на относительную молодость автора) хочется отметить целостность сборника. Мирный много экспериментирует, в одних текстах сохраняется чёткий размер, в других ритм раскачивается, короткие строки сменяются длинными, возникает чувство, будто эти последние тексты только что сошли с корабля, им ещё надо привыкнуть к земле (а читателю привыкнуть к пресловутой раскачке). То же и с рифмами – классическая рифма уступает место ассонансам (а в отдельных случаях и диссонансам), скатывается в приблизительность: лес-хлеб, страх-рай, спиной-ночь. Егор находится в постоянном поиске (что не может не импонировать), особенно это касается метафор, и, конечно, как у любого ищущего и плодовитого автора, бывают у него и вкусовые срывы («раскосый нрав» и т.п.), как и проходные стихи (но кто лучше самого автора знает, насколько они необходимы для книги, насколько оправданы, ведь нередко совершенно заурядное стихотворение становится порталом, миновав который, мы оказываемся лицом к лицу с одним из лучших своих текстов). Интересно, что как бы ни экспериментировал автор, ощущение целостности остаётся, а это значит, что Мирный узнаваем, что ему удалось найти свой голос, свою манеру письма, чьи основные составляющие – некоторая параноидальность, высокая концентрация метафор и сюрреалистичность повествования. Вот, например, одно из лучших (на мой вкус) стихотворений сборника, приведу его целиком:

время цветов

      было время цветов, питающихся цветами,

      каждый новый день начинался с того, что не заканчивался вечер.

      молчаливая соня от горластых горничных в тайне

      выращивала жемчуг

      в ушных раковинах своей младшей сестры,

      которая видела только соню и которую видела только соня.

      они могли целыми сутками друг на друга смотреть,

      пока не становилось больно.

      их древовидная, свет износившая мать

      в прошлом – летала /яблочная фея в отставке/,

      в настоящем – варила из жемчуга едкую мазь,

      выводила у сони сердечные бородавки.

      папы не было дома, и не было дома у них,

      всё происходило на фоне пульсирующей акации.

      соня знала наперечёт предстоящие дни,

      записывала их на кассету и прокручивала у себя на пальце,

      в плотоядном тумане собирала по косточкам тех,

      кто лежал там с откушенными головами, с небесами проломленными, кто до них не дошёл, кто не очень-то и хотел.

      было время кузнечиков, насаженных на соломинки.

      Тут, помимо потрясающей образности, ещё и виртуозное выстраивание сюжета, вполне себе параноидального, настоящий триллер. А ведь подобных текстов у Мирного достаточно много (я говорю о безусловно состоявшихся стихотворениях, как бы ни отличались они друг от друга). Это и «Дельфины», и «Небеса», и «Прятки», и «Кафель», и «Радио»… остановлюсь здесь, дабы не навязывать читателю (а читатель у Егора непременно будет) собственное видение.

      Большинство стихов сборника на удивление живописны:

      багряные концентрические облака на свалявшемся небе.

      тишина качает плетёную колыбель.

      из-под пера выходят, бегут побеги.

      мальчик с ожогом на голове кутается в сибирь,

      падает за урал, дышит на валгаллу,

      одноглоточно выпивает шипучий стикс.

      ящики в его груди раньше легко выдвигались,

      в некоторых из них до сих пор можно найти

      нечто трескучее и текучее, образовавшее мысы.

      огромная жизнь превращается в пятистрочный верлибр.

      определяя простор для плавучих мыслей,

      из-под пера выходят воздушные корабли –

      Что это, если не полотно художника-сюрреалиста? – и если одни тексты напоминают картины, другие – мультипликационны (та самая «фабрика Уолта Диснея», возникающая в финале «Дельфинов», только это уже какой-то иной – переосмысленный и преображённый – Дисней).

      Хотелось бы обратить внимание читателя и на парадоксальность образов (что вообще характерно для сюрреализма):

      спутник её, пожалуй, невзрачен, а, в целом, бестактен и дик,

      делит с ней удушающий страх красоты и большую кровать

      ради редкой способности с ходу себя находить

      в списках погибших за право не выживать.

      В книге много стихов о любви (или, может быть, о недостижимости безусловной любви, о едва сдерживаемом отчаянии – и пусть мнимая отстранённость автора не вводит вас в заблуждение) и смерти (да и о чём же ещё писать, как не о любви и СКАЧАТЬ