День неуверенно раскрывал жителям свои объятия, наваливаясь пудами новых и нерешенных накануне проблем. Сон, еще недавно казавшийся избавителем, прощаясь, жестоко топил вчерашние робкие надежды. И, угасая, возвращал ослабший было привкус сомнений и бед.
То ли туман, то ли химозная дымка комбинатовской дряни отползала по стенам домов вверх, к крышам и антеннам, цепляясь за трещины межблочных швов, откляченные оконные отливы и тронутые ржавчиной балконные перила. К облачным пузырям примешивались кустистые струи от работающих угольных кочегарок. Прохладный ноябрь принимался диктовать свои условия.
Знаменитый лисий хвост комбината накренился в направлении положенного ему по протоколу норд-веста. Его смешанного запаха гари с соляркой еще не ощущалось. С запахами вообще было пока скудно. Доносились лишь ленивая перекличка тепловозов на Сортировочной, да спешащие по утренним вызовам сирены скорых.
Светофоры неохотно переходили от мигающего желтого к размеренной смене цветных огней. Машины выползали на связующие две части разрезанного рекой города магистрали и понемногу забивали собой все дорожные полосы. Тротуары тоже наполнялись спешащими в цветастых одеждах жителями, опустошающими жилые клетки многоэтажек и наводняющими суетой офисные мелкопробные притоны, пышущие самолюбованием магазины. И растворялись в гигантском лабиринте комбината. Человейник переходил от ночного напряженного небытия к не менее нервозному дневному клубку столкновений и противоречий. Испытывая каждого на стойкость, верность и адекватность, доверяя еще один, не менее важный день жизни. Утром вчерашний счет побед и поражений обнулялся, и каждый был вновь вправе выбирать для себя, кем быть ему сегодня.
… стремглав бросаться в створки ада,
Иль лирой услаждать свой слух,
Скрижалям следовать отрадным,
Пусть голос сердца слеп и глух.
Поднять ли руку в снопе Света
Или тяжелым кулаком
впечатывать во тьму…
С каждым утренним часом потоки бесчисленных городских юнитов увеличивались кратно, пока в какой-то момент не происходил коллапс у речных переправ. И, замерев в непродолжительном замешательстве, эти потоки принимались инстинктивно и случайным образом нащупывать пути к рассеиванию. Деблокада мостов была похожа на рассасывание кровеносного тромба. С тем только отличием, что случайное касание впередистоящего бампера где-нибудь на съезде вмиг запечатывало вновь все потуги миновать злосчастный мост. И превращало битву за движение в великое стояние на реке Угре.
Плохо различимый за давно немытыми оконными стеклами городской ритм нарастал, набирал яркость палитры и полноту звуков, обретая утраченную за ночь жизненную силу. Мутные окна неохотно пропускали вползающий в полумрак комнаты утренний свет.
Мир там и мир Здесь.
Холодная мрачная чистота против тёплого и смрадного полумрака.
Лишь по эту сторону окна, отделяющего промозглый мир от кокона стен в выцветших зеленых обоях, всё еще замерло в оцепенении тишины и устойчивого перегара. Но было хорошо, так хорошо…
И Солнце…
Лето. Утро. Песня жаворонка. Приятный покой.
И полёт.
Он парил. Легко и ритмично менял направление полёта. Поворачиваясь к солнцу то спиной, то подставляя лучам и ветру лицо и распахнутую под рубашкой грудь. То ныряя, то взвиваясь, переворачиваясь и пикируя.
Как это замечательно! Почему он не делал так раньше?
Еще кувырок, петля, пируэт. И камнем вниз, в прохладу возникшего белёсого облака.
Свист ветра и капли воды, сконденсировавшейся на верхней губе, рывки ворота рубашки и принявшая в себя облачная мгла.
Теперь вверх, в зенит, в ту самую блестящую точку над головой! Вон она, виднеется. Да!
Однако обступившая мгла не отступает. Усиливаясь, она сгущается, скручивается в тугую спираль, охватывает с боков и начинает давить.
Он рвётся ввысь, но его затаскивает назад, в упругую мрачную пустоту.
Начинается стремительное падение. Хватая ртом разреженный воздух, он беспорядочно кувыркается. Воздуха не хватает. Из чистой, хрустальной, озонированной, почти божественной амброзии он превращается в негодный, смрадный и тухлый кисель. Его становится трудно проталкивать в себя, лёгкие отказываются наполняться этим гнусным месивом.
Та, минуту назад первозданная, радость стремительно улетучивается, её место занимают безысходность и тоска. Лёгкие в груди начинает щемить и сдавливать!
Верните меня! Не хочу!
Крик растворяется в тишине, невысказанный вопль тонет СКАЧАТЬ