Он жил здесь один, в одиноком и покосившемся от взрывной волны деревянном обожжённом домике, внутренности которого удалось сохранить только колодезной водой. Других людей в поселке уже давно не было – на кладбище добавились десятки связанных из веток русских крестов.
– Ну, Емельян Павлович, какие у вас для меня новости?
– Новости… – задумчиво протянул Паратовский. – Да какие в наше время могут быть новости? Главная новость здесь в самих вас. Простите, не знаю, как вас называть.
– Мне хватит того, что вы станете называть меня товарищем.
– Товарищем? – усмехнулся академик. – Раньше мы все были товарищами… Ну, а имя?
– Думаю, мое имя для сегодняшней статистики не будет иметь ни малейшей цены. В конце концов, сколько имен покоится под землей, в обычных холщовых мешках. По кускам, по частям. Иногда… – я поглядел в окошко, где вдали виднелся голый и черный от копоти наклоненный лес с первой подстилкой из легкого снега. – Иногда и обожжёнными костьми. Имя – единственное богатство человека, что осталось. И я не хочу раскрывать своего состояния. Надеюсь, вы меня поймете.
– Да, я вас понимаю. – слегка поправив на столе фигурку рыцаря, академик выдохнул, поправился на стуле. – Может, вы тогда хотите чаю?
– Нет, я вынужден отказаться. – я осторожно усмехнулся этому. – А вообще смешно, Емельян Павлович, смотрю вы не растеряли своего боевого духа.
– Да. И вы бесконечно неправы. – возразил он мне. – Неправы насчет того, что имя для человека здесь есть единственное богатство. Сейчас для человека много богатств таких, о которых он и не подозревал. У тех, естественно, кто выжил во всем этом. Из них самым ярким, наверное, будет заложенное природой богатство на рефлексы. Когда мы теряем все, нажитое непомерным умом и трудом десятков миллионов людей, мы становимся похожи на животных, и снова, не понимая, как это на самом деле работает, приспосабливаемся выживать в любых условиях. И здесь, у еще более немногих, есть сопряженное с первым, второе богатство – ум.
– Так значит, вы считаете, что выживаете с умом? Сильное заявление, которое может как подтвердиться, так и разрушиться на контрасте.
– Я знаю. И я понимаю, что найдутся выжившие, кто глупее меня, но несомненно и те, кто умнее меня. В конце концов, кто-то мог развить свой мозг и за то короткое время, что прошло после ядерных взрывов. Для некоторых это ведь может стать критерием их выживания. Но нет, я не считаю, что я выживаю с умом. Я невероятно сильно хочу отречься от своего богатства, ведь на мой взгляд теперь, здесь, оно не влечет за собой ничего, кроме мучительной и длинной смерти. От лучевой болезни, которую я, уж не сомневайтесь, поймал. Хочу просто знать, что мой ум может пригодиться тем, кто случайно наткнется на меня беспамятного, на мой холодный труп или уже простые кости. Хочу поменять богатство животное, на богатство настоящего думающего мозга. На знание, что мой ум будет помогать человечеству и дальше.
– Хотелось бы поддержать вас, Емельян Павлович. – едва слышно выдохнул я, почесав зудящую шею. – Но вот в свершение этого верится с трудом. Война здесь – это конечная точка.
– Да, конечно! Вы необычайно правы! – внезапно воскликнул Паратовский, чуть приподнявшись со своего стула и закашлявшись. – И я им говорил точно так же! Говорил всем, кого знал и там, и здесь, что это не есть выход. И что война, какой мы ее узнали, есть желание одних лишь глупцов, или бесконечных оптимистов, что недалеко от синонимов!
– Бесконечных оптимистов?
– Неужели нельзя было понять, что война с арсеналами, способными на шесть раз уничтожить страну оппонента является заключительной и искусственной точкой в эволюционной стезе человечества?! Ну, как?! Ну, вот как можно было… – с невероятным разочарованием, и полыхнувшими эмоциями он взялся за плешивую голову с красными пятнами от тяжелой лучевой болезни. – Как можно было быть такими оптимистами, и считать, что в этой войне могут быть победители?! Бесконечная глупость, помноженная на завышенное ощущение своей защищенности! Глупцы!
– Вам повезло в некотором плане… – я снова усмехнулся и отвернулся к окну, рассматривая подкошенный ударной волной лес и каменные печки, оставшиеся на месте старых деревянных хаток. – В том, что лидеры хотя бы одной страны считали, что война есть недопустимый исход любой политической авантюры.
Осторожно коснувшись книг на бесконечных стеллажах вдоль кривой деревянной стены, я раздвинул парочку и нашел небольшую открытку. Формат А5, какие СКАЧАТЬ