Чему улыбаются дети. Мирослава Садовина

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ ом кабинете. Ноги ему так и хотелось закинуть на стол, да и вообще расположиться максимально комфортно и вальяжно. Вот только всегда ему казалось, что закинув ноги на стол и руки сложив за голову, будешь только выглядеть вальяжно, но без всякого комфорта. Возможно, ему просто всегда попадались плохие столы и кресла. Только вот в этот раз, в этом кабинете, язык не мог повернуться сказать, что шикарный длинный стол и мягкие дорогущие кресла здесь плохие. Солнце сейчас было расположено в том часу (кстати, было время обеда), в котором свет ровно попадал в большие чистые белые окна, расположенные вдоль всей стены.

      Гаша сидел в этом кабинете один, как раз напротив окон. Всё здесь сейчас принадлежало только ему одному. Весь кабинет был в его власти, и он неуёмно думал об этом. Он мог бы сейчас тут всё разломать, мог бы включить компьютер и посидеть в нём, мог бы сжечь всё или вскрыть сейф. Такие мысли иногда приходят. Вдруг осознаёшь, что ты прямо сейчас или ночью можешь встать, пойти и попытаться ограбить магазин или поджечь его. Ведь, чисто физически, всё так возможно и просто. Да, ты будешь сокрушаться, жалеть. Да, тебя арестуют и посадят в тюрьму. Ты загубишь одним действием себе жизнь или, по крайней мере, несколько лет, на которые тебя посадят. И, конечно же, ты не станешь делать этого. Это кажется просто безумием и сразу самому может стать плохо, если только допустить представление о том, чтобы действительно взять и…. Как было у Раскольникова. Но ты никогда этого не сделаешь. Такие же мысли появляются и по поводу разных вещей. Чего-то такого доступного и возможного и в твоих физических силах, но не в силах моральных.

      И вот как раз Гаша представлял, как он может прямо сейчас разрушить кабинет директора, разорвать документы, разбить шикарные чистые белые окна. Или он мог бы ответить на звонок, который всё же проигнорировал. Звонок, однако, был скучной мыслью, по сравнению с каким-либо преступлением, разрушением, которое он мог сотворить прямо сейчас, за считанные секунды. Зачем? Не важно, ведь он не собирается делать это. Это просто мысли. Не хочет же он, чтобы его уволили с единственной хорошей для него работы. Не в том смысле, что это единственная работа, на которую могли его принять: он мог и устраивался на другие, но на этой он хорошо поднялся, закрепился и надеялся на дальнейшее повышение.

      Почему Гаша вообще сидит в пустом кабинете своего начальника? Дело в том, что ему было сказано явиться до обеда, но так как Гаша в принципе опоздал сегодня на работу, он хотел прежде быстренько доделать вчерашнюю незаконченную работу, чтобы как раз, если спросят, он мог сразу показать все папки Алексею Владимировичу. Но к обеду не успел. И на обед не пошёл. Решил пойти прямо в кабинет, надеясь ещё застать там кого. Не застал. Тогда решил остаться. Он нервничал, что поступает не очень хорошо, так как в самом кабинете этом он прежде оказывался только в присутствии Алексея Владимировича. Сейчас же Гаша неожиданно понял, что не слышал нигде таких правил, чтобы без директора в кабинет директора входить было нельзя – это просто казалось нормальным и строго наказуемым. Вот только откуда такие порядки взялись в голове? Уйти было бы правильным решением, на взгляд Гаши, но обед должен был закончиться с минуту на минуту, а потому уходить смысла не было. Тревожил так же ещё один вопрос: «Зачем он меня позвал?». На самом деле Гаша догадывался. Начальник позвал его для того, чтоб объявить о повышении, и это было неоспоримо верной догадкой, ведь за последние недели Гаша пахал как несколько неугомонных лошадей. Делал свои задачи, брал задания у других, дополнительные брал, домой брал – от этого собственно и просыпал иногда работу.

      Но выглядел бодро. По крайней мере, сейчас, когда ему удалось разобрать некоторые свои проблемы. Незнающие его люди спокойно могли дать ему лет тридцать, в чём несколько бы ошиблись, потому что Гаша моложе. Волосы у него тёмные, каштановые, торчащие во все стороны, если их не причесать. Он причёсывал, иногда даже прилизывал с лаком, когда шёл на работу, это, может, и давало ему лишних годов, чтобы выглядеть на тридцать, но взъерошенные больше шли к его лицу, а оно, между прочим, было красивым. Он был симпатичен, но ничем не выделялся. Сам об этом прекрасно знал и пытался отыскать в своём лице какие-нибудь особенности. На левой щеке, ближе к уху, располагались сразу несколько родинок, скопление – пожалуй, единственный знак отличия, но почти незаметный просто и, тем более, часто спрятанный под волосами.

      Дверь открылась, начальник вошёл. С улыбкой Гаша встал, приветствуя вошедшего. Алексей Владимирович был мужчиной низким, почти лысым и толстым. Одет он был в белую рубашку, сверху её повязывал галстук, который, как представлялось внешне, душил его, но также казалось, что директор привык не обращать на это внимание за много лет. Как будто это «рогатка» – орудие наказания, ошейник, не позволяющий удобно прилечь отдохнуть.

      Теперь о лице и позе. Только увидав Гашу, начальник остановился и поднял руки вверх. Рот в улыбке был приоткрыт так, словно хотел что-то сказать, но не находил слов. А глаза были выпучены. Они всегда были выпучены, что придавало несколько злой вид, даже когда Алексей Владимирович улыбался. Сейчас в этом взгляде Гаша видел СКАЧАТЬ