Жизнь как она есть. Мариз Конде

Чтение книги онлайн.

      Итак, скажу, выразив своими словами фразу из «Исповеди» Жан-Жака Руссо: хочу показать себе подобным одну женщину во всей истинности ее натуры, и этой женщиной буду я[4].

      В определенном смысле я всегда испытывала страсть к правде, что часто не шло мне на пользу – как в личном, так и в общественном плане. В книге воспоминаний «Сердце, обреченное на смех и слезы. Подлинные сказки моего детства» я рассказываю, как зародилось мое, с позволения сказать, писательское призвание. Это случилось двадцать восьмого апреля, в день рождения моей матушки. Мне было десять лет, и я ее обожествляла, несмотря на взбалмошный нрав родительницы. Вообразим, что я сочинила в ее честь нечто среднее между стихотворением и интермедией, попытавшись описать эту многогранную личность – то нежную и безмятежно спокойную, как морской бриз, то полную сарказма и ворчливую. Мама молча выслушала бы «оду» в исполнении одетой в голубое платье дочери, подняла бы глаза, полные слез (к моему изумлению!), спросила бы «на выдохе»: «Такой ты меня видишь?» – подарив чувство могущества, которое я стремилась бы переживать снова и снова, в каждой новой книге.

      Сочиненный апокриф великолепно иллюстрирует невольные попытки приукрашивания, с которыми я борюсь. Я часто мечтала шокировать читателей, разоблачив излишний пафос, заставив его прилюдно испустить дух напыщенности. Мне не раз приходилось сожалеть о том, что никто не обращает внимания на стрелы, которыми я нашпиговала свои тексты. В романе «В ожидании паводка», выпущенном в 2010 году издательством Jean-Claude Lattès, я написала: «Разве террорист не есть обычный отверженный – от родины, от ее богатств, от счастья, – отчаянно желающий быть услышанным, допускаю, что варварскими методами?»

      Я надеялась, что в нашу чрезмерно осторожную эпоху подобное определение вызовет различные реакции, но только Дидье Жакоб из Le Nouvel Observateur[5] задал вопрос на эту тему, когда брал у меня интервью.

      Я, конечно же, не считаю, что назначение писателя только в том и состоит, чтобы шокировать читателей. Страсть к писательству накрыла меня без предупреждения. Я ни в коем случае не сравню ее с неким таинственным злом, поскольку она доставляет мне неизбывное удовольствие. Я скорее сравню эту страсть с пугающей неотложной необходимостью, в причинах которой так и не сумела разобраться. Будем помнить, что я родилась в стране, где не было ни одного музея, ни одного театра, а писатели, знакомые нам по школьным учебникам, обитали в Иных Мирах.

      Я не была вундеркиндом из тех, кто в шестнадцать лет сочиняет гениальные тексты. Первый роман увидел свет, когда мне было сорок два года (другие в этом возрасте начинают убирать в стол бумагу и ластики), приняли его очень плохо, что я восприняла стоически как провальный стартап будущей карьеры литератора. Я поздно дебютировала, потому что трудно жила, но когда проблем стало меньше, смогла заменить подлинные драмы литературными.

      В романах «Сердце, обреченное на смех и слезы» и «Победа, остро́ты и слова» я в деталях описала среду, из которой вышла. Успешный фильм Юзан Пальси «Аллея черных лачуг» создал у зрителей совершенно определенный образ Антильских островов… с которым я категорически не согласна! Не все антильцы – «проклятьем заклейменные», от рассвета до заката потеющие на плантациях сахарного тростника[6]. Мои родители относились к нарождавшемуся классу мелких буржуа и весьма заносчиво называли себя Великими неграми. В защиту матери и отца скажу, что их детство было ужасным и они желали любой ценой оградить своих детей от страданий. Моя мать Жанна Кидаль была незаконной дочерью неграмотной мулатки, которая так и не выучилась говорить по-французски. Она убиралась у белых по фамилии Вахтер и очень рано узнала, что такое стыд и униженность. Мой отец Огюст Буколон, тоже незаконнорожденный, остался сиротой, его мать погибла на пожаре, когда их хижина занялась и сгорела в считаные минуты. Трагическое происшествие имело, СКАЧАТЬ