Курорт на краю Галактики. Андрей Ерпылев

Чтение книги онлайн.

      – Вот она!..

      – Где? Где? Подвинься!..

      – Да вот же, вот!..

      Шепоток, быстро переросший в радостный гомон, разнесся всему по салону бизнес-класса космолайна.

      – Ну я не вижу, подвинься!..

      Все пассажиры разом задвигались в своих креслах: счастливцы, сидящие у самого иллюминатора – чтобы поскорее приникнуть к нему, те, кто подальше – чтобы попытаться хоть что-нибудь увидеть краем глаза.

      Я, естественно, сидела у «окошка», но, бросив беглый взгляд на неторопливо выплывавший в поле зрения темно-голубой выпуклый диск, подернутый молочно-белыми разводами («Фу, какая гадость: словно мыльная пена в ведре с чем-то синем из одежки, замоченном нерадивой хозяйкой на ночь!»), тут же отвела глаза и откинула до предела кресло. Действия мои позволили соседу, сгоравшему от любопытства, всласть полюбоваться не только открывающейся за бортом «красотой», но заодно и еще кое-чем, но уже не за бортом, а в вырезе моего дорожного костюма.

      Соседа, как я уже знала, зовут Иннокентий. Он до сих пор, несмотря на свой «зрелый» возраст – на вид ему года 22–25, не больше – является холостяком, ему принадлежит роскошный дом в Южном Бутово (почти центр Москвы-Мега) и я его с удовольствием убью прямо голыми руками, если он хоть на минутку не заткнется.

      – П-посмотрите, какая п-п-прелесть! – проблеял через несколько мгновений обретший дар речи коммивояжер, пытаясь свести в одну точку глаза, которыми он только что созерцал две такие разные «прелести».

      – Какая именно? – съязвила я.

      Надоел мне этот прилипчивый щенок за три часа полета, как горькая редька.

      Что такое «горькая редька» я, вообще-то, не очень представляю. Вероятно, какое-то экзотическое блюдо этой национальной, донельзя экзотической, древнерусской кухни, наподобие «хрена собачьего» или «банного листа». Впрочем… «Банный лист», к кулинарии, судя по звучанию, вроде бы не относится… Хотя, есть лавровый… А-а, какая в принципе разница!..

      – А разве их там две? Вы только посмотрите…

      Все. Терпение мое лопнуло. Эта… Этот… Это ничтожество еще смеет восхищаться каким-то там мерзким каменным шаром, заплеванным газами, жидкостями и небольшим количеством протоплазмы, только одним своим присутствием оскверняющим величественную красоту Космоса? Да еще и… Нет, я все-таки чересчур вжилась в свою роль.

      Я окинула боковым зрением тощую цыплячью шейку с юношескими прыщами и редкой рыжеватой щетиной, непробритой, видно, утром. Ага, кончиком ногтя вот сюда, где возбужденно пульсирует живой комочек – и не докучает больше никто…

      Спасла незадачливого Иннокентия от безвременной и бесславной кончины бортпроводница, компьютерно-любезным тоном произнесшая свое обычное, но не терпящее возражений:

      – Дамы и господа, леди и джентльмены, товарищи и… и… – компьютер запнулся, несколько секунд пытаясь отыскать в своей бездонной памяти женский род такого вот неудобоваримого обращения, но с честью вышел из положения, прощебетав с заметной картавинкой. – Това-ищи! Через несколько минут наш лайнер совершит стыковку с терминалом орбитального космопорта планеты Адагрух-Я’латна. Прошу привести спинки ваших кресел в вертикальное положение и застегнуть привязные ремни. На время причаливания и стыковки будет отключена искусственная гравитация и, поэтому просим всех пассажиров оставаться в зафиксированном положении до тех пор пока не погаснут световые табло, расположенные на передней стенке салона. Предупреждаю, что все, проигнорировавшие данную просьбу экипажа будут немедленно иммобилизованы[1] впрыскиванием транквилизатора типа «новокураре» посредством шприц-иглы, расположенной в сиденье каждого кресла. Приношу свои извинения за возможные неудобства.

      «Ни фига себе „неудобства“! – не дослушав, я лихорадочно принялась искать клавишу, освобождающую ремни, так как получить в заднее место дозу какого-то там „кураре“, пусть даже „ново“, мне совершенно не улыбалось. – В проспектах такого оборота не наблюдалось!»

      Все пассажиры были заняты тем же, стараясь как можно быстрее выполнить «просьбу экипажа», вернее, предложение от которого невозможно отказаться. Большинство из них, как легко можно было заметить, одновременно, пытались до минимума сократить контакт своего седалища с подушкой сиденья, еще минуту назад казавшегося таким удобным и мягким.

      – Температура за бортом – плюс тридцать пять градусов… – как ни в чем ни бывало продолжила кибернетическая садистка.

      – О-о-ох! – хором выдохнула добрая половина салона, пытаясь представить нечто подобное в открытом космосе.

      – …по шкале Кельвина,[2] – бесстрастно разочаровал всех, возомнивших нечто несусветное, электронный голос. – Полет проходит на высоте триста сорок восемь километров над поверхностью СКАЧАТЬ