СКАЧАТЬ
такой лабуды на пять или шесть роликов. Их решено было крутить в эфире перед каждой программой нашей студии. Снимать решили прямо на следующий день, не откладывая. И, где-то, часа в два ночи разъехались по домам. Вот в этот самый наступивший день я и ехал на Шаболовку, надо отметить, в весьма скверном расположении духа. На Пушкинской вышел с единственной только целью, забежать в Макдоналдс и хватить кофейку, но столкнулся с пивной банкой. Я знал, что Макс уже на Шаболовке и что ему плохо. Я отчётливо представлял, как он одиноко стоит перед окном в редакции и, расплющив нос об стекло, грустно смотрит на фонарный столб на котором, в скором времени, коммунисты должны будут повесить нашего шефа. Как и следовало ожидать, на метро на Шаболовскую площадь я приехал гораздо быстрее мужика-банки. Тот, кряхтя и матерясь, выбрался из такси, затем выволок огромную сумку, в которой, надо полагать, был упакован его костюм. – Ну и чё? – беззлобно спросил мужик. Судя по всему, в такси он успел прикончить джин тоник. – Слушай сюда, считай сегодняшний день для тебя сложился удачно. Видишь, через трамвайные пути проходная. Это телевидение. А за проходной сразу стоит первый корпус, вон с круглым окном на втором этаже. Видишь? – Ну! – Ну, ну! Так вот. Сейчас в это окно смотрит один человек и ему очень плохо! Ты одеваешься в свою банку, берешь в руки две упаковки «Будвайзера» и прёшь прямо на проходную. – Так там же менты! – Слушай дальше. С ментами я договорюсь. Тебя сначала пускать не будут, но потом пропустят на территорию. Когда из первого корпуса выйдет человек, ты спросишь: «Вы Максим Мельников? Вот, вам подарок от фирмы. Пейте на здоровье!» И тут же свалишь. – Понял? – Понял! Ещё косарь!
– А если в ухо и вообще ничего!
– Тогда триста. – Ладно, триста! Минут через десять выдвигайся!
На проходной дежурил милиционер Мишаня, с которым я быстро договорился. Вбежав по лестнице на второй этаж нашего корпуса и войдя в редакторскую, я увидел собственно то, что и ожидал: журналист детской редакции максим Мельников болел. Но болел не паскудно, не по-хамски. Он превозмогал свой недуг только так, как умеют русские интеллигенты. С болью в душе, с затаённой слезой и режущим сознание вопросом: А хорошо ли я себя вёл вчера? А не обидел ли кого? И что же теперь делать-то, может пива выпить холодного? Будвайзеру, например!
– Что, Макс, хреново? – Ой, Колюня, и не говори. Сверкаеву тоже не хорошо. Ну его на фиг эту съёмку, говорит, завтра поедем. А сегодня всё хорошенько обмозгуем.
Тут глаза Максима округлились, он приблизился, было, к окну поближе, но стукнулся лбом о стекло. Несколько раз он, словно трансфокатор на камере, то приближался, то отдалялся от окна. Потом затряс головой и потёр ладонями виски. – Что это? – прошептал Макс. Перед его воспалённым взором предстала абсолютно очевидная, но в тоже время совершенно нереальная, картина. Сквозь Шаболовскую проходную пыталась прорваться огромная банка пива на тоненьких зелёных ножках. Поначалу
СКАЧАТЬ