Школа, где преподавал Пал Тиныч, звалась лицеем. Сейчас есть три способа решить задачу про образование: можно отдать ребенка в лицей, можно в гимназию, а можно – в обычную школу. Последний вариант – не всегда для бедных, но всегда для легкомысленных людей, не осознающих важную роль качественного образования в деле становления личности и формирования из нее ответственного человека, тоже, в свою очередь, способного в будущем проявить ответственность. Ответственность и формирование – два любимых слова директрисы лицея Юлии Викторовны, с которыми она управлялась так же ловко, как с вилкой и ножом. А бюрократический язык, как выяснил опытным путем Пал Тиныч, – это не только раздражающее уродство, но еще и ключ к успешным переговорам, а также к достижению поставленной цели (и это тоже – из кухонно-словесного инвентаря Юлии Викторовны).
Прежде историк говорил с директрисой в своей обычной манере: мягко шутил, чуточку льстил – не потому что начальница, а потому что женщина. Цитата, комплимент, «это напоминает мне анекдот» и так далее. Увы, Юлии Викторовне такой стиль был не близок – она слушала Пал Тиныча, как музыку, которая не нравится, но выключить ее по какой-то причине нельзя. Она вообще его раньше не особенно замечала – ну ходит какой-то там учитель, разве что в брюках. Насчет мужчин в школе – вымирающий вид, уходящая натура и раритет, – у нее было свое мнение. Юлия Викторовна предпочитала работать с дамами: она понимала их, они – ее. Формирование ответственности шло без малейшего сбоя. Директриса, кстати, и девочек-учениц любила, а мальчишек только лишь терпела, как головную боль, – от мужчин одни проблемы, с детства и до старости. Вот разве что физрук Махал Махалыч – тощий дядька с удивительно ровной, как гуменцо, плешью – даже будучи мужчиной, проблем не доставлял. Его формирование происходило при советской власти, которую Юлия Викторовна зацепила самым краешком юности – так прищемляют полу плаща троллейбусными дверцами. Прежде чем произнести что-то сомнительное или, на его взгляд, смелое, Махалыч прикрывал рот ладонью, звук пропадал – и физрука приходилось переспрашивать: «Что-что?» Тогда Махалыч делал глазами вначале вправо, потом влево и повторял свою крамольность, так и не отняв руки ото рта – но это было неважно, ведь он никогда не говорил ничего на самом деле сомнительного или смелого. Общение с физруком было тяжким, Пал Тиныч давно свел его к двум – трем вежливым фразам, а вот директрису историк приручил – и сам был удивлен, как это у него получилось.
Тогда он пришел к Юлии Викторовне с очередной просьбой – и, в очередной раз, не своей, Дианиной. Хотел начать как всегда – интеллигентный пассаж, шутка-каламбур, – но сказал вдруг вместо этого следующее:
– СКАЧАТЬ