Бродский за границей: Империя, туризм, ностальгия. Санна Турома
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Бродский за границей: Империя, туризм, ностальгия - Санна Турома страница 16

СКАЧАТЬ моментальное забвенье,

      десятилетья искренних трудов,

      но вечного, увы, неоткровенья.

      (СИБ2, 1, 70)

      Отношение героя к родине дано через необычное сочетание слов «родина друзей». Это отделяет его от патриотического дискурса, который предполагает «любовь к родине». В четвертой строфе утомление путешествием вырастает в понимание того, что путешествие не открывает новое, но скрывает разочарование жизнью:

      Да что там жизнь! Под перестук колес

      взбредет на ум печальная догадка,

      что новый недоверчивый вопрос

      когда-нибудь их вызовет обратно.

      (СИБ2, 1, 70)

      В заключительной строфе этот скепсис превращается, однако, во что-то новое, что герой целиком принимает как жизненную позицию, и желание путешествовать воспринимается как постоянное нахождение героя в ситуации перемещения:

      Так, поезжай. Куда? Куда-нибудь,

      скажи себе: с несчастьями дружу я.

      Гляди в окно и о себе забудь.

      Жалей проездом родину чужую.

      (СИБ1, 1, 70)

      «Родина» больше не принадлежит «друзьям» – она «чужая». Таким образом герой отделяет себя от советской провинции. Романтическое «куда?» и элегическое чувство перемещения обнаруживают его отчуждение от родной земли. Схожие чувства мы видим в стихотворении «Я как Улисс»:

      Зима, зима, я еду по зиме,

      куда-нибудь по видимой отчизне,

      гони меня, ненастье, по земле,

      хотя бы вспять, гони меня по жизни.

      Ну вот Москва и утренний уют

      в арбатских переулках парусинных,

      и чужаки по-прежнему снуют

      в январских освещенных магазинах.

      (СИБ1, 1, 136)

      Это одно из первых стихотворений Бродского о Москве, и наблюдения за московской уличной жизнью, более космополитичной, чем в родном Ленинграде, скоро превращаются в жалобы лирического героя на чувство собственной неприкаянности:

      И желтизна разрозненных монет,

      и цвет лица криптоновый все чаще,

      гони меня, как новый Ганимед

      хлебну зимой изгнаннической чаши

      и не пойму, откуда и куда

      я двигаюсь, как много я теряю

      во времени, в дороге повторяя:

      ох, Боже мой, какая ерунда.

      (СИБ1, 1, 136)

      Образ чаши отсылает к мифу о Ганимеде, троянском юноше, знаменитом своей необычайной красотой, похищенном Зевсом из Фригии. На Олимпе он стал виночерпием богов. В отличие, скажем, от Овидия, который в «Метаморфозах» обращается к гомоэротическим коннотациям мифа, в стихотворении Бродского фокус смещен на насильственное перемещение Ганимеда на Олимп. В шестой строфе поэт отсылает к романтическому канону английской поэзии:

      Мелькай, мелькай по сторонам, народ,

      я двигаюсь, и, кажется отрадно,

      что, как Улисс, гоню себя вперед,

      но двигаюсь по-прежнему обратно.

      (СИБ2, 1, 136)

      «Улисс», скорее всего, отсылает к одноименному стихотворению Альфреда ТеннисонаСКАЧАТЬ