Хан Ядыгар, ближник Ивана Грозного. Руслан Ряфатевич Агишев

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ е и будоражащее меня. От этого занятия родители не могли меня оторвать ни мультфильмами, ни сладостями, ни новыми игрушками и книгами, ценность которых в моих глазах была несоизмеримо ниже мятой картинки из журнала. Даже вездесущий ремень, выступавший у отца главным инструментом воздействия на молодую поросль в моем лице, не мог поколебать моей страсти.

      Теплое желтое солнце на картине, оставляющее золотистую дорожку на синем море, встречало меня маленького утром, глядя с противоположной стены комнаты. Оно же сопровождало меня в школу, где на уроках я, школьник, украдкой любовался переливающими солнечными бликами на крошечной репродукции в своем кармане. Даже на экзамене, когда все нормальные выпускники прятали за пазухами шпаргалки, у меня во внутреннем кармане лежала аккуратно сложенная вдвое картинка «Штиля».

      Тогда, в детстве я особо не задумывался о причинах такого помешательства, считая это совершенно нормальным. Ведь одни собирали фантики от «забугорских» жевательных резинок, другие – пивные жестянки с красивыми надписями на иностранных языках, третьи – модельные машинки или солдатиков. Мои сверстники также, как и я, заставляли свои комнаты, полки, шкафчики десятками обожаемых ими предметов, долгое время рассматривали их, любовались ими. Они захлебываясь рассказывали о своих коллекциях и снисходительно поглядывали на тех, у кого не было ничего такого. Моя страсть меня также вводила в этот своеобразный круг «избранных». Мы вместе делились новыми находками и поступлениями, хвастались какой-то удачной покупкой.

      Необъяснимая страсть к картине позднее заставила меня выбрать профессию искусствоведа, на которую в «благословенные» либералами 90-е гг. даже с трудом набирали студентов. Бывшая супруга, с которой я познакомился там же, шутила, что я женился на ней только из-за ее специализации по живописцам маринистам, в частности, Айвазовском. Мол ее третий размер груди меня привлекал гораздо меньше, чем знания о черноморском периоде жизни и творчества Айвазовского. Конечно, в ответ на это я всегда смеялся и отшучивался. Правда, где-то глубине души мне было совсем не смешно, а даже напротив грустно! Мне было грустно от того, что я ее обманываю. Ведь ее высокая грудь с весело вздернутыми коричневыми сосками, действительно, не шли ни в какое сравнение с предметом моего обожания.

      Собственно, через год, когда мне стало совершенно ясно, что моя супруга не разделяла моей страсти, а бывало и высказывала презрение по этому поводу, мы расстались. Напоследок она обозвала меня сумасшедшим, я в ответ промолчал и вернулся к своей прежней жизни и к своему увлечению… поиску и коллекционированию всего, что имело хоть какое-то отношение к этой картине.

      После развода и тяжелого разговора с родителями, я услышал нечто, что вдохнуло еще большую силу в мою страсть… В момент объяснения с родителями, мама, тяжело вздыхая, вдруг обронила, что зная во что превратиться моя жизнь, она много лет назад ни за что на свете не взяла бы маленького меня в тот черноморский музей, где выставлялась эта проклятая картина.

      От этих слов меня словно электрическим током пронзило с макушки и до самых пяток. Как же это так, я что-то не знаю о предмете моего обожания? Выходит, в моем детстве случилось что-то такое, что могло бы объяснить причины моей страсти, моего помешательства. Почему это скрыли от меня? Почему об этом я узнаю только сейчас?

      – Ой, Дениска, чего это я ляпнула не подумав. Вот же дура, что в голове то и на языке, – она махнула рукой, словно дело и яйца выеденного не стоило. – Ну что ты волком-то смотришь? Ничего особого-то там не было…

      Я же продолжал, прищурив один глаза смотреть на нее. «»Вот же, б…ь..., ничего такого!? Да, я же этой, мать ее картиной, днем и ночью брежу, а она говорит, что ничего особенного…».

      – Ну, хорошо, хорошо, – все же она сдалась. – Брала я тебе в тот музей на побережье еще сопливым крохой. Путевки тогда заводской профсоюз выдал на семью на юг. Мы с отцом твоим, как только отпуска дождались, сразу же к морю махнули. Тебе тогда почти два годика было и поди и не помнишь ничего. В поезде все тяю и тяю просил, как заведенный. Надувшись же чаю, сразу засыпал, как маленький барсучок, – вспоминала мама, задумчиво теребя длинный локон у виска. – Около музея того мы, кажется, на третий или четвертый день отпуска оказались. Это отец твой все зудел и зудел, что надо хоть в музей какой зайти. Видите ли ему надоело целый день на пляже валяться! На пляже, у моря, представляешь? – возмущение послышалось в ее голосе. – Ну, и потащил меня в этот чертов музей. На старой площади он был, в сотне метров от автобусного вокзала. Здание все обшарпанное, с осыпающейся штукатуркой на стенах и потолке. Я все боялась, что оно прямо сейчас развалиться. А этот дурень туда нас тянет…

      Мне уже начало казаться, что в этой мешанине слов и образов из маминых воспоминаний я утону, но ни на йоту не приближусь к разгадки истоков своей страсти. «У-у, черт! Площадь, вокзал, штукатурка, музей… Когда же будет то, что надо?». К счастью, мое нетерпение не осталось не замеченным и прозвучала то самое название картины «Штиль».

      – Я же тебя на секундочку оставила, СКАЧАТЬ